Владимир Колотенко - Прикованные к тени
Он до боли сдавил мою руку, не мигая и долго глядя мне в глаза и как бы говоря: «Ты же знаешь, я - сильный!». И мне ничего не оставалось, как только признать: я всегда буду его окружением.
- Скажи честно, - сказал он, отпустив мою руку, - вы и вправду уже кого-то клонировали?
И я вдруг стал сомневаться: может быть не было никакой Азы, никакого Гуинплена? Может быть...
- Трудно быть честным? - спросил Жора. - Я тебя понимаю.
- Но я же... Но мы...
- Молчи!..
Радужные перспективы, которые рисовало Жорино воображение, не могли не отразиться на его поведении. Конечно же, он был вне себя от радости. Или от гнева! Он старался взять себя в руки, но ему это плохо удавалось. Мне было непривычно и грустно видеть его таким озабоченным, а промахи, которые он время от времени себе позволял, удивляли меня и повергали в уныние. Да ты, дружок, нервничаешь! Отчего? Вслух я этих вопросов не произнес, и, признаюсь, был сам посрамлен тем, что только так подумал. Мне было жалко Жору? Нет. Конечно, нет. Я просто испытывал чувство стыда и какой-то неясной и тупой вины перед ним. Но за что, собственно?
Эти клетки были подобны досье на каждого их представителя. В них в живой микроскопической форме была собрана информация о прошлом, настоящем и будущем каждого, кто попал в наши сети. Гестапо? КГБ? Вот о чем, вероятно, подумал Жора, когда спросил:
- Ты на каждого завел папочку?
Я улыбнулся и пожал плечами:
- Зачем? Это скучно.
- Это не скучно, это...
Он не продолжил мысль.
А я представил себе, как Жора представлял себе мои усилия и уловки по добыванию его собственных клеток или Ирузяна, или Аленкова, того же Васи Сарбаша. Да, как? Очень просто! У кого-то с пиджака незаметно снял выпавший волос, с кем-то поздоровался за руку с кусочком скотча или лейкопластыря, прикрепленным к собственной ладони (извини, пожалуйста!), незаметно взял из пепельницы окурок чьей-то сигареты... Да мало ли как! Как будто все дело в этом. Дело в другом. Эти досье и в самом деле могут быть вскрыты и использованы по моему усмотрению. Это Жора прекрасно понимал. Шантаж! Я совершенно случайно пришел к этой мысли, и тут же постарался от нее избавиться, но это было не так-то просто. Я подумал о том, что и Жора мог так подумать, и снова молча извинился перед ним.
- Так где же все-таки я?
Я ткнул в первого воина второй фаланги.
- Ты уверен?
Я не был уверен.
- Но нас же легко перепутать. Стоит только переставить лотки...
Я объяснил, сказав, что это исключено. Его, мол, Жору, перепутать ни с кем невозможно. Я понимаю всю ответственность перед всеми и каждым и принял жесткие меры, чтобы этого не произошло.
- А эти, кто они? - Жора кивнул на своих соседей по фаланге.
Я ответил, и Жора был разочарован своим соседством.
- Я бы в жизни с Аленковым никогда не ужился.
- Живи, где хочешь - хоть на вершине пирамиды, хоть в яме. Выбери себе логово сам.
Жора усмехнулся.
- Твоя щедрость восхитительна, но она, знаешь, покоится на цепях с тысячью капканов. Ну да ладно. А все эти, - он обвел взглядом остальные лотки, - кто они? Господи, да их же тут тьма тьмущая. Когда ты успел их надергать?
Мы теперь сидели в креслах, я горделиво и с известной долей фантазии рассказывал об обитателях нашего клеточного мира, живущего в камере термостата, как в тюрьме. Я баял историю за историей и снова переживал смешные и казусные подробности отдельных случаев добывания материала. Жора сперва внимательно слушал, кивая головой, иногда просто хохотал, когда речь заходила о курьезных моментах.
- И ты... и ты для этого пригласил ее в оперу.
- Ну да!
- Как же ты, бедняга, все это пережил, ты же арий терпеть не можешь?
- Теперь я от них без ума...
Мы сидели и задорно смеялись.
Нужно заметить, что не все было так легко и просто, как я пытался демонстрировать Жоре свои достижения. Скажем, клетки Аленкова мне удалось оживить только с третьей попытки. Они не хотели жить и долго бастовали, пока я не добавил в питательную среду наносомки с генами интриганства. А с клетками Магомаева мне пришлось повозиться недели две. Оказалось, они без вытяжки из азербайджанской крови отказывались делиться. Ну и другие истории...
- А Пугачева, представь себе, согласилась с первой попытки...
- Согласилась на что?
- Быть всегда молодой!
- Господи, - сказал Жора, - она-то зачем нам?
Наконец-то он произнес это долгожданное «нам»! Я знал, что не сегодня так завтра мы снова будем вместе. Так и случилось.
- Значит, здесь и Брежнев, и Ленин, и Сталин, и, похоже, вся Кремлевская стена? - спросил он.
- Еще не вся, - сказал я, - но уже многие...
- А есть фараоны? Тутанхамон, Рамзес, Нефертити?..
- Пока нет, - признался я.
- Все равно. Тебя пора убивать, - сказал он и расхохотался. - А Семирамида есть?
- Кто-кто?
- Хм... Семирамида, вот кто! Тебя-таки пора убивать.
У него оказался пророческий дар, но я даже не подозревал этого. Я всегда это знал. Но в тот вечер принял его высказывание за неудачную шутку и тоже расхохотался. Жора еще ни разу не задавал мне подряд такое множество вопросов.
- Хочешь умереть молодым?..
У меня и в мыслях не было умирать.
- Все будет так плохо? - спросил я.
Жора только хмыкнул.
- Не уверен, что с этим можно жить долго. Хотя, ты же знаешь, «От смерти уйти нетрудно...», - процитировал он Сократа.
- Знаю-знаю...
Мне казалось, что он, как Нострадамус, заглядывая в будущее, провозглашает свои катрены. Мы сидели уже часов пять подряд, у меня раскалывалась голова, хотелось чего-то выпить и съесть.
- Ты не ответил, - сказал он, глянув на часы.
- Что? - задал я дурацкий вопрос. - Ах, умереть... Хочу ли я умереть?
- Все хотят, - сказал Жора, - рано или поздно...
Он вонзился взглядом в мои зрачки.
- Се-ми-ра-ми-да, - он разрезал имя царицы по слогам движением своей крепкой ладони и повторил еще раз: - Семирамида есть?
- Пока нет.
Жора покачал головой из стороны в сторону.
- Не, - сказал он, - не там ты копаешь... «Я шумерскую клинопись писем отдам реке...».
- Я не понял, - сказал я, - каких писем, какую клинопись?..
Жора снисходительно улыбнулся, прижмурив{ Прищурив (укр.)
