Николай Полунин - Цербер
- Кто же еще. Самые крупные дырки пришлось зажимать. Пей, мой хороший, не то все выльется.
Холодная чистая утренняя струя оживляет высохшее горло, орошает спекшиеся губы.
- Ты что-нибудь помнишь?
- Нет. Только твою руку - и все. Они там что-то говорили, а потом - как обморок. Я проснулась уже тут, с тобой, а никого нет.
- Может, это какое-то другое место?
- Да нет же. Как бы я нашла родник, он рядом, крохотное озерцо, мы проходили, но ты не обратил внимания, тебе было очень плохо. Удивительно, ничего не осталось, даже кострища. Как тебе сейчас, милый?
- Сейчас мне очень хорошо.
- А нога?
- Это пустяки.
- Мы должны что-то делать?
- Не уверен. Вообще-то неплохо было бы двинуться отсюда. Я только никак не могу понять...
- Я неправду тебе сказала, я запомнила. Сначала было как обморок, да, а потом я вдруг оказалась где-то далеко-далеко. От всего далеко, от тебя, даже от самой себя далеко. И пробыла там... очень долго. Не знаю, как мне там было и где это находится, вот точно не знаю, клянусь. А затем мне как будто дали понять, что я должна вернуться. К тебе. Потому что здесь ты. И я вернулась. Ты не веришь? Я не так говорю...
- Успокойся. Я верю. Ты вернулась, и это замечательно. Это самое большее, чего я мог желать.
- Куда мы пойдем?
- Куда-нибудь. Всегда надо куда-то идти.
- Обопрись на меня, мой хороший. У тебя правда уже меньше болит?
- Гораздо.
- Я знаю, куда нам идти. Можешь мне полностью довериться.
- Вот и прекрасно.
- Не будем думать о плохом?
- Не будем. Хватит. Теперь у нас будет только хорошее.
- Так пошли?
- Пошли.
Ни один из них не смог бы выразить словами тот невесомый покой, и счастье, и радость от него, которые они испытывали. Они молчали, идя по пронизанному солнцем лесу, или говорили о мелочах, что открывались им по пути. Мелькнувшая птица, причудливая ветка, вдруг встретившаяся поляна белых высоких соцветий, которым ни он, ни она не знали имени, - вот что составляло темы их обращений друг к другу. Чтобы сказать главное, им не требовались слова, довольно было интонации, взгляда.
Пробивающийся смех искрился в уголках глаз, поуулыбка становилась большим, чем пространные объяснения.
Он шагал, уже почти не прихрамывая, но она не выпускала его руки, переброшенной через ее плечи, крепко обнимала за талию. Стволы разошлись, лес раздвинулся. Они вышли на дорогу.
- Сюда?
- Сюда.
- Ты ведешь меня. Ты изменилась. А я?
- И ты. Как же иначе? Разве мы могли остаться теми же, какими были? После всего? А я теперь - просто я. Одна, а не две, как было раньше. Я потом объясню. Ты мне тоже все расскажешь. Ведь уже можно?
- Обязательно. Можно. Я тоже теперь - только я. Долг выполнен, и ноша снята. У меня был как-то сон...
- Опять сон!
- Нет, не то. Давным-давно еще, до всего. Я даже записал его подробно, но потом потерял. Там как раз обо мне, а не о других, помнишь, ты спрашивала?
- Он начал сбываться?
- Не знаю. По-моему. Что это за дорога?
- Пойдем по ней и узнаем.
Неширокая, прямая, как просека или городская улица, дорога устремлялась вдаль в подступающих купах кустарника с длинными тонкими красными стеблями. Его шапки были густы. Пушистые кроны более высоких деревьев, сменивших сосны ветлы? ивы? отчего, ведь эти породы не любят сосновые места, - сходились в неблизкой перспективе.
Очевидно, дорогой редко пользовались. Мягкая, густая, но странно невысокая трава покрывала ее. Они шли будто по бесконечному зеленому газону. Еще одно смутное воспоминание.
Ему почудилось... то было только шелестом листьев в порыве свежего ветра. Диковинные травы и цветы распустились под их ногами. Да-да, он совершенно уверен, это цветы из того сна. А он еще печалился, что никогда не встретит их наяву. Вот же они!
Крепче обняв прижавшуюся женщину, он заглянул в ее улыбку, и тотчас же... нет, это не обман слуха: мягкий певучий голос опять прозвучал над ними - раз, второй и снова.
- Узнаешь?
- Конечно.
Потеряться не поздно в лесах, в лесах, в лесах. Где пугливые звезды - и голоса их неслышимы даже. К ним дорогу укажет
Месяц...
И еще прежде, чем они миновали поворот дороги, и прежде, чем увидели, как зеленые кущи превращаются в мертвые скалы, прежде чем увидели Реку и поджидающего лодочника, перевозчика на тот берег, прежде чем обе луны протянули дорожки по водам Реки, и даже прежде чем он понял, что все-таки довел ту, которую должен был довести, - удар, оглушительная вспышка пробила его насквозь; раздирающий свет полыхает вокруг и в нем самом - затем пустота без цвета, запаха, вкуса.
Далее следуют:
- запись показаний наткнувшегося свидетеля;
- протокол осмотра места происшествия, описание, снимки;
- заключения экспертов, заключения патологоанатомов, справка из областного метеоцентра;
- выписка из архивов о неоднократно наблюдавшихся в указанной местности грозовых аномалиях;
- копия истории болезни единственного оставшегося в живых, поступившего в районную больницу в бессознательном состоянии, без документов; история не закрыта;
- постановление об изъятии дела из ведения местных органов и передаче в центральные и копия распоряжения, на основании которого постановление выдано, - распоряжение очень высокого лица;
- объяснительная записка главврача районной больницы о самовольной отлучке больного по вине медперсонала; сообщается о принятых административно-дисциплинарных мерах, указываются смягчающие обстоятельства, как-то: нахождение больного почти непрерывно в бессознательном состоянии (возможно, симуляция), отсутствие специальных распоряжений насчет него;
- строка из трудовой книжки санитара, уволенного по статье за халатность.
Вот, собственно, и все.
Миры огромны, прекрасны и бесконечны.
В любом из них немало хранящих, немало Стражей. Зачастую они очень разнятся друг от друга даже в одном и том же Мире. Ведь Миры так велики.
Стражи охраняют Мир каждый со своей стороны, избирая облик сообразно надобностям и понятию.
Это единственное, что дозволено Стражу.
А когда наступает его срок, уходит и он.
Быть Стражем - не единственная служба, в которой нуждаются бесконечные Миры.
Глава 51
Ключи оказались под ковриком. Сроду у него не было привычки класть их сюда. А внизу он раскланялся с соседом, который сейчас же забудет его, и заглянул в ящик, где добавилось пыли.
Безукоризненно исправные замки в безукоризненно запертой двери чуть слышно щелкнули, открываясь. Он вошел. Он сильно хромал.
Прихожая, большая комната, спальня. Кухня-ванная-туалет. Все чисто, вымыто, проветрено, сияет блеском.
Все цело.
Мурзик.
- Привет, животное. Ты-то хоть настоящий?
