Джоан Виндж - Водопад грез
Мое тело двигалось по балкону само по себе, а мозг рвался из тисков пространства-времени, чтобы найти ее и сказать «прощай».
«Кот». — То, что она хотела сказать мне, долетело до меня лишь в виде эмоции. Наша телепатическая связь прервалась, когда меня втолкнули в открытый люк корабля. Они посадили меня во флайер. Натаза уже был здесь, с Джеби на коленях. Мальчик сидел, держа в руках ярко раскрашенную набивную игрушку. Он поднял глаза, словно почувствовал меня, прежде чем увидел, и его глаза округлились. Я почувствовал, что Мийа проникла через меня, чтобы коснуться его мыслей в последний раз.
— Мамочка! — крикнул он, протягивая руки. Натаза опустил их, нахмурившись. Мийа исчезла, и никто ничего не понял, кроме меня.
Я снова почувствовал ее внутри себя, ее мысли были наполнены страданием. Мое внимание совершенно рассеялось, и я потерял ее совсем. Джеби снова заплакал. Я почувствовал его страх и непонимание, когда легионеры пихнули меня на сиденье и пристегнули к нему.
«Не плачь, Джеби. — Я попытался внутренне собраться, чтобы показать ему, что все идет так, как должно быть. — Ты скоро будешь дома». — Я начал понимать наконец, как Мийа находила силу защищать его, хороня свои страхи ради безопасности их обоих.
Джеби снова приник к Натазе, сжимая игрушку, но его покрасневшие от слез глаза не отрывались от меня. Глаза Натазы — тоже. Он глядел на меня, на легионеров, меня окружавших, на Фахда и Перримида, которые взошли на борт вслед за мной. Он удивлялся, какого черта меня посадили в тот же флайер, где сидел он с сыном, думал, что Фахд — ублюдок, а Перримид — дурак.
Наконец он отвел глаза и начал разговаривать с Джеби, понижая голос, стараясь успокоить его. Я видел, как смягчилось его лицо, как облегчение и радость поднимались в его мыслях. Мальчик жив и здоров, с ним все хорошо. На какой-то миг он испугался, что сейчас, перед всеми, сломается и заплачет. Он внезапно снова взглянул на меня и отвел глаза.
Перримид уселся рядом со мной.
— Какого черта ты здесь? — спросил я.
— Выполняю свою работу, — спокойно ответил он, глядя на Джеби. Но в мыслях его было: «спасаю ваши жизни».
Удивление сразило меня, как пощечина. Я повернулся на сиденье.
— Если бы ты с самого начала нормально выполнял свою работу, то ничего этого не произошло бы.
Его лицо превратилось в каменную маску. Посмотрев на него, я увидел Киссиндру в его чертах, в его глазах, в его мыслях. Он встал, не ответив ничего, и пошел вниз по проходу, чтобы сесть рядом с Натазой. Я не успел спросить его о Киссиндре. Я обругал себя за то, что сказал такое, за то, что вообще что-то сказал.
Эскадрилья флайеров пошла на взлет, и, выровнявшись, полетела над рифами в сторону Тау Ривертона. Я смотрел на Джеби, сидящего на коленях у отца, начинающего уже делить с ним его необузданную радость, почувствовал, что мальчик начинает вспоминать, что этот человек когда-то был частью его жизни. Остальные легионеры сняли один за другим шлемы и перчатки, говорили с отцом, улыбались и играли с мальчиком. Тут были не только мужчины — среди легионеров оказались и женщины.
Все их поздравления, их забота, их радость были неподдельными. Что-то сместилось в моей голове, когда я понял, что у таких же безликих машин убийства, расстрелявших гидранскую демонстрацию, был разум, были свои мысли. Эти люди были друзьями Натазы и гордились, что приняли участие в спасении его сына.
Теперь они едва обращали на меня внимание. В наручниках, привязанный к сиденью, я не представлял угрозы для них, и я не был человеком… даже человеком. Я выбыл из существования, пока мы не прибудем в Ривертон. Тогда они вспомнят обо мне. Мысль об этом радости мне не принесла. Я откинулся на спинку сиденья. Ссадины стягивали кожу на подбородке, а я пытался набраться откуда-нибудь мужества встретить то, что мне предстоит.
Мийа в безопасности. По крайней мере, это я знал. И о Джеби позаботятся те, кто любит его. После всего случившегося Тау не убил его. Я не знаю почему, но пока он в безопасности, причина такого поворота не имеет значения. Время, отведенное нам побыть вместе, прошло. Я знал, что так будет, я даже не мог сожалеть об этом.
Я попытался сконцентрироваться на Джеби, на мягком море комфорта, окружающем его, попытался представить, каково это — иметь отца, который искал тебя и наконец нашел. Но у меня не было отца, и представить нашу встречу у меня не получилось.
Чистая, крепкая нить пси-энергии, связывающая нас с Джеби, истончалась — сигнал стал отрывистым. Я снова собрался, думая, что его потревожили мои эмоции. Но сделав так, я понял, что дело не в этом: монастырь оставался за нашей спиной, а с ним и его чудесное целебное влияние. Внезапно я вспомнил, что не только Джеби потеряет все, что вернули ему рифы. Потеряю все и я.
«Джеби. — Я повернулся, чтобы увидеть его лицо, надеясь, что удаление от монастыря не так влияет на него. — Джеби».
Он взглянул на меня, услышав свое имя, переданное мысленно. Какое-то время его взгляд был рассеянным и смущенным. Когда он попытался ответить мне, его мысли оборвались, тело судорожно дернулось в отцовских объятиях.
Натаза взглянул на сына. Я почувствовал его поднимающуюся панику, тупое отрицание, — он не хотел замечать происходящего с сыном. Он боялся, что даже секундная неуверенность в здоровье сына вернет ребенка в прежнее состояние. Он помнил мое предупреждение: это все равно произойдет…
Я почувствовал на себе взгляд Натазы, его настойчивый вопрос просочился мне в мозг. Я сжал свои мысли и вышвырнул его оттуда.
Джеби с жалобным хныканьем протянул ко мне руки.
— Кот… — позвал он меня, и слово прозвучало еще вполне отчетливо.
И я точно знал, что он сейчас чувствует. Я попытался вырваться из стягивающих меня пут, но руки мои были скованы за спиной, и я не мог дотянуться до него. Я расслабился и попытался собрать оставшиеся крупицы ментального контроля, убирая все остальное из своих мыслей, желая успокоить мальчика, насколько смогу, единственным оставшимся мне способом.
Джеби затих на руках у отца, отвечая словом или двумя на его вопросы. Уголком глаза я заметил, что Перримид смотрел на меня, словно понял, что я делаю. На его лице углубились морщины, и я не мог отвлечься, чтобы понять почему. Но он ничего не сказал, не велел легионерам налепить мне наркотик, чтобы заблокировать пси-способности.
Наконец под нами широко раскинулись четкие геометрические формы Ривертона, и флайеры пошли на снижение к конечной точке нашего путешествия: к Центру безопасности Тау.
Джеби тихо отдыхал, прижавшись к отцу, не двигаясь и не говоря ничего, все еще пребывая в сознании и хоть как-то контролируя тело. Он жалобно захныкал, когда мои глаза остановились на здании, узнавая его, и мое потрясение проникло в его мозг по связывающей нас нити.
