Коллектив авторов - Апокалипсис отменяется (сборник)
Закат залил каменистые холмы охрой, пыль под ногами кажется огненной, словно шагаешь по углям. Долину расчертили резкие тени, у подножий гор копится мрак, там ночь обосновалась уже прочно. Позади на склонах поблескивает в рыжих лучах здание Института, отсюда оно напоминает округлую серебристую раковину. Диковинный моллюск прилепился к Кордильерам и надменно взирает из укрытия на равнину. К экспериментальной зоне «Саморганизма» спускается оттуда широкая лента бетонированной дороги.
Перед нами круто взбирается в небо стеклянный купол. За толстой преградой катит бурые воды циркулярный поток, там булькает, лопаются пузыри. В десятке метров за преградой из жидкости выныривает крутой берег и плавно взбирается к центру, где вырастает округлый горбыль – срединный холм.
– Вот, посмотрите. Он следит за нами, – заявил Платон, протягивая руку к куполу.
Мы с Танакой проследили указанное направление, и взгляды уперлись в волну бурой жижи. Та вздымается сразу за прозрачной стеной, напротив нас. Течение циркулярного потока перехлестывает здесь, кажется, через невидимую преграду.
Я покосился недоверчиво.
– Так что же, говоришь, этот бугор следует за каждым, кто приближается к куполу?
– Конечно! Можете проверить, Андрей Николаевич.
Танака шагнул в сторону. Стоячая волна дернулась к японцу, гребень завибрировал подобно желе. Через минуту замер и… вроде бы сдвинулся на несколько сантиметров! Такеси хмыкнул и быстро зашагал вдоль купола. Волна дернулась, опала резко, и тотчас из жижи вынырнули две волны поменьше. Одна замерла на прежнем месте, другая – помельче – весело покатилась вслед за японцем, на гребне выросла шапка рыжей пены. Танака остановился в десятке метров от нас, и гребень замер вместе с ним.
– Это еще не все, – сказал Курков. – Смотрите!
Из нагрудного кармана появился пульт дистанционного управления.
– Следите во-о-он за тем «циклопом»! Сейчас подведу его.
Пальцы Платона заплясали по клавишам, и дозорный аппарат сорвался с позиции под сводом, резко пошел на снижение. Купол надежно отрезает звуки, машина беззвучно вышла на бреющий полет. Едва подошел к циркулярному потоку метра на три, из жидкости к «циклопу» протянулся очередной вырост, волна встала посреди бурой реки.
Курков развел руками.
– Так что вот, – заключил техник. – Судите сами.
– Так, значит, впервые это заметили сегодня днем? – уточнил я.
Платон кивнул.
Отпустил Куркова в Институт, с Такеси же двинулись бок о бок вдоль стеклянной стены. Бурая волна выросла слева от нас, принялась сопровождать молчаливым эскортом.
– Слыхали, что за слухи уже бродят по Институту? – поинтересовался я.
Танака вопросительно приподнял бровь.
– Говорят, что у нашей «лепешки» – ее теперь кличут «амебой» – обнаружили сенсорную систему. Как-то же она чует приближение людей и «циклопов»! Особо смелые рассуждают в том духе, что Кормаку удалось синтезировать живой организм из мертвой материи. Разок даже слышал, как квазиорганизм объявляли разумным! На полном серьезе.
– А на самом деле? – с улыбкой спросил Танака.
Я пожал плечами.
– А на самом деле сводки «циклопов» и микроботов все те же, ни бита качественно новой информации. Схожие внутренние потоки в системе, схожий катализ, прежние обратные связи. Ваша симуляция ведь тоже не показывает ничего необычного?
– Ну-у, – протянул японец, – ее ценность теперь вообще сомнительна, но да, вы правы, никаких неожиданностей. Впрочем, теперь она отстает уже на несколько суток, так что ничего необычного там и не должно быть.
Солнце прокатилось по вершинке дальнего холма, каменистый гребень словно бы расплавился от оранжевого света, и светило стало погружаться туда, как в море. Мы вошли в полосу иссиня-черной тени.
Я остановился.
– Такеси! – позвал я. – У меня к вам один странный вопрос.
Японец обернулся и застыл в ожидании. Я кивнул на стеклянный купол.
– Я помню, вы как-то назвали эту штуковину «садом камней». Почему?
В глазах Танаки блеснуло веселье, уголки губ поползли в стороны. В полумраке сверкнула белозубая улыбка.
– Ну, видимо, каждый пытается увидеть здесь что-то близкое, знакомое. Как-то классифицировать «Саморганизм» для себя. Некоторые, я слышал, даже называли экспериментальную среду… впрочем, не будем, это может показаться слишком вульгарным.
Японец тихо рассмеялся. Я поморщился, с трудом выдавил кислую ухмылку. Наверняка Курков разнес по всему Институту…
– Так вот, – продолжал Танака, – на самом-то деле, конечно, эта штука никакой классификации не поддается, она слишком, гм, странная. И если б, не дай бог, она и впрямь была разумной, как о том болтают, ни о каком контакте с таким «братом по разуму» нам бы и не мечталось. Если б мы вообще смогли понять, что оно что-то там себе мыслит! Такая задачка, – добавил Танака, – потруднее, чем навести мосты между Вроцеком и Алонсо.
Мы рассмеялись и двинулись в долгий подъем к Институту.
На следующие сутки ситуация вроде бы стабилизировалась. Ажиотаж вокруг «Саморганизма» даже поугас – результаты измерений бьют рекорды стабильности, а жижа циркулярного потока наматывает круги вокруг экспериментальной зоны.
Тем не менее на пятый день круговое течение замедлилось, а по стенкам купола поползла вверх тонкая бурая пленка. Когда странный занавес дополз до половины высоты колпака, стало ясно, что описать происходящие изменения никто не в состоянии. Пришлось созывать ученый совет.
После безобразной дискуссии на повышенных тонах и споров о биоэтике с пеной у рта Алонсо заявил:
– Я вынужден проинформировать кураторов проекта о сложившейся обстановке. Буду настаивать на немедленном вмешательстве и принятии необходимых мер.
С этими словами вспыльчивый испанец покинул совещание.
– Иногда мне кажется, что действительно, постарайся мы понять эту рукотворную амебу, – заметил Танака, – у нас получилось бы лучше, чем друг с другом… Впрочем, сами мы те еще амебы, – невесело добавил он.
К вечеру странная пленка сомкнулась на купольном своде. Визуальное наблюдение квазиорганизма оказалось невозможным.
Открытая терраса вознесла над землей, словно памятник на пьедестале. Стою, открытый взглядам и палящему солнцу. Воздушные потоки сползают со склонов Сьерра-Невады, ветер треплет волосы и приятно холодит лицо. По долине пролегла синяя тень, солнце бросает из-за укрытия горных отрогов копья рыжих лучей.
В небесной синеве над дальними пиками показались темные точки – одна, две, десяток. Я поймал их и проводил взглядом неспешный уверенный полет.
Со спины долетел грохот металлических ступеней, подошвы застучали по покрытию террасы. Раздалось напряженное сопение. Я обернулся и едва не обжегся взглядом пылающих, как уголья, глаз. Кормак взмокший от бега, лицо пылает алым, как заготовка из кузнецкой печи. Подлетел ракетой, сухие ладони стиснули мои плечи стальными захватами.
