Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 18
Буфетчик взялся за бутылки и шейкер.
— Вы, наверно, новенький, — сказала девушка.
— Вот именно, новенький.
— Здесь не так уж плохо, то есть неплохо, если не думаешь.
— Я не буду думать, — пообещал Бишоп — Я не буду думать ни о чем.
— Вы привыкнете, — сказала девушка. — Немного погодя вы будете не прочь поразвлечь их. Вы подумаете: «Какого черта! Пусть смеются, если им хочется, а мне пока неплохо». Но придет день.
— О чем вы говорите? — спросил Бишоп. — Вот ваш стакан. Окунайте мордашку и.
— Придет день, когда мы устареем, когда мы больше не будем развлекать их. Мы больше не сможем выдумывать новые трюки. Возьмите, например, мои картины…
— Послушайте, — сказал Бишоп, — я ничего не могу понять.
— Навестите меня через неделю, — сказала девушка. — Меня зовут Максайн. Просто спросите, где Максайн. Через неделю мы поговорим. Пока!
Она соскочила со стула и вдруг исчезла. К своему стакану она не притронулась.
Он пошел наверх, в свой номер, и долго стоял у окна, глядя на невыразительный пейзаж, пока не услышал голос шкафа;
— Почему бы, сэр, вам не попробовать окунуться в другую жизнь?
Бишоп тотчас обернулся:
— Вы хотите сказать…
— Пройдите в третью комнату, — сказал шкаф. — Это вас развлечет.
— Окунуться в другую жизнь?
— Совершенно верно. Выбирайте и переноситесь, куда хотите.
Это было похоже на приключения Алисы в стране чудес.
— Не беспокойтесь, — добавил шкаф. — Это безопасно. Вы можете вернуться в любое время.
— Спасибо, — сказал Бишоп.
Он пошел в третью комнату, сел в кресло и стал изучать кнопки. История? Можно и историю. Бишоп немного знал ее. Он интересовался историей, прослушал несколько курсов и прочел много литературы.
Он нажал кнопку с надписью «История». Стена перед креслом осветилась, и на ней появилось лицо — красивое бронзовое лицо кимонца.
А бывают ли среди них некрасивые? Бишоп ни разу не видел ни уродов, ни калек.
— Вам какую историю, сэр? — спросил кимонец с экрана.
— Какую?
— Галактическую, кимонскую, земную? Почти любое место.
— Земную, пожалуйста, — сказал Бишоп.
— Подробности?
— Англия, 14 октября 1066 года. Сенлак[1].
Он уже не сидел в кресле в четырех голых стенах комнаты, а стоял на склоне холма в солнечный осенний день, и кругом в голубоватой дымке высились деревья с золотой и красной листвой, и кричали люди.
Бишоп стоял как вкопанный на траве, покрывавшей склон. Трава уже перезрела и увяла на солнце… а дальше, внизу, на равнине, он увидел неровную линию всадников. Солнце играло на их шлемах и щитах, трепетали на ветру знамена с изображениями леопардов.
Это было 14 октября, в субботу. На холме стояло, укрывшись за стеной сомкнутых щитов, Гарольдово воинство, и, прежде чем солнце село, в бой были введены новые силы, решившие, каким курсом пойдет история страны.
Тэйллефер, подумал Бишоп. Тэйллефер помчится впереди войска Вильгельма, распевая «Песнь о Роланде» и крутя мечом так, что будет виден только огненный круг.
Нормандцы пошли в атаку, но впереди не было никакого Тэйллефера. Никто не крутил мечом, никто не распевал. Слышались только хриплые вопли людей мчавшихся навстречу смерти.
Всадники мчались прямо на Бишопа. Он повернулся и бросился бежать. Но не успел, и они наскакали на него. Он увидел, как блестят отшлифованные копыта лошадей и жестокая сталь подков, он увидел мерцающие острия копий, болтающиеся ножны, красные, зеленые и желтые пятна плащей, тусклые доспехи, разинутые рты людей и, вот они уже над ним. И промчались они сквозь него и над ним, словно его здесь и не было.
А выше на склоне холма раздавались хриплые крики «Ут! Ут!» — и слышался пронзительный лязг стали Вокруг поднялись тучи пыли, а где-то слева кричала издыхающая лошадь. Из пыли показался человек и побежал вниз по склону. Он спотыкался, падал, поднимался, снова бежал, и Бишоп видел, как лила кровь сквозь искореженные доспехи, струилась по металлу и окропляла мертвую сухую траву.
Снова появились лошади. На некоторых уже не было всадников. Они мчались, вытянув шеи, с пеной на губах. Поводья развевались на ветру Один из всадников обмяк и свалился с седла, но нога его запуталась в стремени, и лошадь поволокла его по земле.
«Выпустите меня отсюда! — беззвучно кричал Бишоп. — Как мне отсюда выбраться! Выпустите…»
Его выпустили. Он был снова в комнате с четырьмя голыми стенами и единственным креслом.
Он сидел не шевелясь и думал. «Не было никакого Тэйллефера. Никто не ехал, не пел, не крутил мечом Сказание о Тэйллефере — всего лишь выдумка какого-нибудь переписчика, который додумал историю по прошествии времени».
Но люди умирали. Израненные, они бежали шатаясь вниз по склону и умирали. Они падали с лошадей Их затаптывали насмерть.
Бишоп встал, руки его дрожали. Он нетвердо зашагал в другую комнату.
— Вы будете спать, сэр? — спросил шкаф.
— Наверно, — сказал Бишоп.
— Прекрасно, сэр. Я запру дверь и погашу свет.
— Вы очень любезны.
— Обычное дело, сэр, — сказал шкаф. — Не угодно ли вам чего?
— Совершенно ничего, — сказал Бишоп. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — сказал шкаф.
Утром Бишоп пошел в агентство по найму, которое оказалось в одном из углов вестибюля.
Там была только высокая, белокурая, сложенная, как статуэтка, девушка-кимонка, грациозности движений которой позавидовала бы любая земная красавица Женщина, подумал Бишоп, явившаяся из какого-то классического греческого мифа, белокурая богиня во плоти На ней не было ниспадающих свободными складками греческих одежд, но они пошли бы ей. По правде сказать, одежды на ней почти не было, и красота ее от этого только выигрывала.
— Вы новичок, — сказала она. Бишоп кивнул.
— Я знаю о вас, — сказала она, бросив на него всего один взгляд. — Селдон Бишоп, двадцать девять земных лет.
— Да, мадам.
Она внушала раболепные чувства.
— Ваша специальность — деловая администрация. Он уныло кивнул.
— Садитесь, пожалуйста, мистер Бишоп, и мы обо всем поговорим с вами.
Он сидел и думал. «Хорошо ли для красивой девушки быть такой рослой и крепкой? Или такой компетентной?».
— Вы хотели бы взяться за какую-нибудь работу, — сказала девушка.
— Была у меня такая мысль.
— Вы специализировались на бизнесе. Боюсь, что в этой области у нас не слишком много вакантных мест.
— Для начала я не рассчитываю на многое, — сказал ей Бишоп с приличествующей, как ему казалось, скромностью и реальной оценкой обстановки. — Я готов заняться любым делом, пока не докажу, на что способен.
