Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей
Фортунато бросился вперед. Казалось, целая вечность прошла, прежде чем его тело взвилось в воздух и поплыло к Хираму. Он развел руки и повалил друга на пол, чувствуя, как что-то твердое царапнуло подошвы туфель. Затем перекатился на спину и увидел, как простыни и матрас медленно разваливаются пополам.
«Меч». Как только он убедил себя, что меч имеется, так сразу же увидел его.
«Теперь рука». Мало-помалу перед ним вылепился из воздуха человек – молоденький японец в белой рубахе, серых шерстяных штанах и босиком.
Он отпустил время, пока напряжение не высосало из него все силы, и не решался отвести взгляд, боясь, что может снова потерять убийцу.
– Брось меч.
– Ты меня видишь, – проговорил японец по-английски.
В коридоре послышались шаги. Мори Рииши повернулся и взглянул на дверь.
– Положи его на пол, – велел Фортунато, но на этот раз приказ опоздал. Убийца уже отвел глаза и ушел из-под чужого контроля.
Фортунато бездумно взглянул на дверь. Тахион в красной шелковой пижаме, за ним – Мистраль. Доктор приготовился броситься в комнату – значит, такисианин сейчас умрет.
Он оглянулся на Мори. Его не было. Фортунато похолодел от ужаса.
«Надо найти меч». Он посмотрел туда, где должен был находиться меч, если бы им замахнулись на Тахиона, и снова остановил время.
Есть. Лезвие, закругленное и немыслимо острое, сталь, ослепительная, как солнце.
«Иди ко мне». И мысленно потянул клинок к себе.
Он хотел лишь забрать его у Мори. Но недооценил собственную силу. Клинок описал полный круг, на считаные дюймы разминувшись с Тахионом. Затем сделал десять или пятнадцать оборотов и в конце концов воткнулся в стену за кроватью.
Где-то по пути он отсек Мори макушку.
Фортунато прикрывал всех щитом своей силы, пока они не оказались на улице. Это был тот же самый фокус, которым воспользовался Человек Ч. Никто их не видел. Труп Мори они оставили в комнате; ковер уже промок от его крови.
Из подъехавшего такси выбралась Соколица. Следом за ней – мужчина, которого Фортунато видел в ее постели. Он был чуть-чуть пониже Фортунато, светловолосый и усатый. Он встал рядом с Соколицей, и женщина взяла его за руку.
– Все в порядке? – спросила она.
– Да, – ответил Хирам. – Все в порядке.
– Значит, ты возвращаешься к нам?
Хирам обвел всех взглядом.
– Да. Думаю, да.
– Ну и хорошо. Мы все за тебя беспокоились.
Уорчестер кивнул.
Тахион подошел к Фортунато.
– Спасибо тебе, – сказал он негромко. – Не только за то, что спас мне жизнь. Пожалуй, ты спас нашу поездку. Еще одно кровавое происшествие – после Гаити, Гватемалы и Сирии, – и все, чего мы пытались достичь, могло бы пойти насмарку.
– Ну да, – кивнул Фортунато. – Наверное, не стоит нам здесь задерживаться. Глупо рисковать.
– Полагаю, не стоит, – согласился Тахион.
– Э э, Фортунато, – Соколица показала на своего спутника. – Это Джош Маккой.
Фортунато пожал его руку и кивнул. Маккой улыбнулся и снова взял за руку Соколицу.
– Много о вас наслышан.
– У тебя на рубахе кровь, – заметила Соколица. – Что произошло?
– Ничего страшного. Все уже закончилось.
– Столько крови, – продолжала она, – как в поединке с Астрономом. В тебе есть какое-то неистовство. Временами это пугает.
Фортунато ничего не ответил.
– И что теперь? – поинтересовался Маккой.
– Думаю, мы с Джи-Си Джаявардене отправимся в монастырь к одному человеку.
– Вы шутите?
– Нет, – ответила Соколица. – Думаю, он не шутит. – Она посмотрела на Фортунато долгим взглядом, потом попросила: – Береги себя, ладно?
– Хорошо. А как же иначе?
– Вон он! – указал Фортунато.
Монастырские здания были разбросаны по всему склону, а за ними виднелись сады камней и ступенчатые поля. Фортунато смахнул снег с валуна на обочине дороги и уселся на него. В голове у него было ясно, желудок затих. Может, это был всего лишь свежий горный воздух. Может, нечто большее.
– Здесь очень красиво, – заметил Джаявардене, присаживаясь на корточки.
До прихода весны на Хоккайдо оставалось еще полтора месяца. Но небо было ясным. Достаточно ясным, чтобы увидеть, к примеру, «Боинг 747» за многие мили отсюда. Но «Боинги» не летали над Хоккайдо. В особенности те, что направлялись в Корею, которая лежала почти в тысяче миль к юго-западу.
– Что произошло ночью в среду? – несколько минут спустя спросил Джаявардене. – Сначала возникла какая-то суматоха, а когда она закончилась, Хирам вернулся. Не хотите рассказать об этом?
– Тут почти нечего рассказывать. – Фортунато пожал плечами. – Люди сцепились из-за денег. Погиб мальчишка. На самом деле он никогда никого не убивал, как выяснилось. Он был очень молоденький и очень боялся. Ему просто хотелось хорошо сделать свою работу, заслужить репутацию, которую он сочинил себе сам. – Он опять пожал плечами. – Таков уж мир. Подобные истории всегда будут происходить в Токио. – Чернокожий великан поднялся, отряхнул штаны сзади. – Готовы?
– Да, – отозвался Джаявардене. – Я так долго этого ждал.
– Тогда идемте.
Из дневника Ксавье Десмонда
21 марта, по пути в Сеул
В Токио меня настигло лицо из прошлого – и с тех самых пор неотвязно преследует в моих воспоминаниях. Два дня назад я решил, что не стану замечать ни его самого, ни вопросы, которые всплыли с его присутствием, и не буду писать о нем в моем дневнике.
Я собирался предложить эти записи к опубликованию после моей смерти. Нет, я вовсе не рассчитываю, что они станут бестселлером, но, как мне кажется, скопление знаменитостей на борту нашего самолета и громкие события, произошедшие с нами, возбудят у американской общественности некоторый интерес, так что мой путевой журнал может найти своего читателя. Та скромная прибыль, что он принесет, отнюдь не помешает АДЛД, которой я завещал все свое имущество.
Несмотря на то что я благополучно скончаюсь и буду похоронен, прежде чем кто-либо сможет прочитать эти строки, следовательно, могу без опаски делать любые признания, мне не хочется писать о Фортунато. Если угодно, можете считать это трусостью. Я с легкостью могу найти оправдание своему решению не упоминать о Фортунато. Дела, которые я вел с ним все эти годы, носят личный характер и не имеют ничего общего ни с политикой, ни с теми вопросами, которые я попытался затронуть в этом дневнике, – и уж точно никак не связаны с нашим турне.
И все же на страницах дневника я, не стесняясь, повторял сплетни, которые неизбежно ходили по нашему самолету, подмечал многочисленные слабости и ошибки доктора Тахиона, Соколицы, Джека Брауна, Проныры Даунса и всех остальных. Стоит ли делать вид, что их грешки представляют интерес для общественности, а мои собственные – нет? Пожалуй, можно было бы попытаться – ведь публика всегда восторгается тузами, тогда как джокеры вызывают у нее лишь отвращение, – но я не стану. Я хочу, чтобы этот дневник был искренним, правдивым. И чтобы читатели хоть немного поняли, каково это – прожить сорок лет в шкуре джокера. Вот почему мне придется рассказать о Фортунато, даже если рассказ может бросить на меня тень.
