Томас Диш - Щенки Земли
Записка от Хааста. Велит мне побольше говорить о Скиллимане. Как X.X. несомненно известно, нет такой темы, которую я стал бы избегать.
Факты, вот они. Ему немногим более пятидесяти. Он из нерасполагающих к себе кругов, имеет широкую национальную известность. Физик-ядерщик такого сорта, который либералам вроде меня нравится считать выведенным в Германии. Сорт, увы, распространившийся по всему Миру. Каких-то пять лет назад Скиллиман занимал высокий пост в Комиссии по атомной энергии. Самой примечательной его разработкой для этой организации была теория, предлагавшая создание условий необнаруживаемости ядерных испытаний, проводимых в ледяных пещерах особой конструкции. Дело было во время ядерного «моратория» того периода. Испытания были проведены, и их обнаружили в России, Китае, Франции, Израиле и (особенно постыдно) в Аргентине. Было установлено, что ледяные пещеры Скиллимана на деле увеличивали, а не маскировали эффект взрыва. Эта ошибка подхлестнула проведение серии последних, самых губительных испытаний и оставила Скиллимана без работы.
Он очень быстро снова нашел работу — в той же корпорации, где Хааст занимает пост директора отделения Исследований и Развития. Несмотря на пелену секретности, не менее плотную, чем в Ватикане, там, в верхних эшелонах, стали циркулировать слухи, касающиеся природы проводимой в лагере «Архимед» работы. Скиллиман настойчиво требовал более точных сведений, получал отказ, снова требовал и т. д. В конце концов была достигнута договоренность, что он будет посвящен в творимые у нас маленькие мерзости, но только при его согласии самому находиться в лагере. Когда он прибыл, Мид и я были единственными еще остававшимися в живых зараженными Паллидином. Как только он понял характер действия этого средства и разобрался в его эффективности, сразу же потребовал, чтобы инфицировали и его.
14Один серьезный факт истории, который представляется уместным упомянуть в связи с этим делом.
Один ученый XIX века, Орис-Тюренн, разработал теорию, доказывающую, что шанкр и сифилис — это одна и та же болезнь и что посредством определенной техники «сифилизации» можно добиться защиты, сократить продолжительность лечения и обеспечить безопасность при повторном заражении и рецидиве болезни. После смерти Ориса-Тюренна в 1878 году было установлено, что его труп покрыт струпьями, свидетельствовавшими, что изобретенную технику «сифилизации» он испытывал на себе, вводя сифилисный гной в открытые раны.
15Таким образом благодаря посредничеству Скиллимана, эксперимент вошел во вторую стадию. Фактически дело пошло по пути доведения до конца того, чего ждали от этого с самого начала — разнообразных исследований в Апокалипсисе, которые называют «Чистым исследованием».
Ему помогают двадцать «шестерок» (как он презрительно называет их, но настолько величественно, что даже у них, его жертв, это должно вызывать восхищение) — бывшие студенты или ассистенты, которые с великой охотой добровольно согласились на инъекцию Паллидина. Так что мы, побуждаемые чувством соперничества, должны постигнуть наивысшие взлеты гениальности — все мы, оставшиеся на том берегу Иордана. Я рад, что был отрешен от соблазна. Однако задаюсь вопросом, а смог ли бы я не поддаться?
Обозревая с вершины горы бесконечные просторы реалий золота — я даже сейчас могу слышать голос искусителя: «Все это может быть твоим».
Поэзия. Полная отставка. 16Вот еще один факт, факт редчайшего склада.
В одной из попыток установить, действительно ли существует одна-единственная венерическая болезнь (в то время гонорею путали с сифилисом), Бенджамин Белл, исследователь из Эдинбурга, в 1793 году сделал прививки болезни своим студентам.
Более предусмотрительный, но не более порядочный человек, чем Орис-Тюренн.
17Записка от X.X.: «Какая тут, к черту, уместность этого Орис-Тюренна?» Он также спрашивает, что означает остановка на том берегу реки Иордан.
Уместность Орис-Тюренна — и упоминания доктора Белла в качестве продолжения — в том, что мотивация подобного поведения, чисто фаустовское побуждение ухватить знание за любую цену, наверняка та же, что и у нашего доктора Скиллимана здесь, в лагере «Архимед». Фауст пожелал отречься от любой мольбы к небу; наш доктор Скиллиман, за малым исключением Небес, готов поплатиться даже еще более жизненно важным товаром — его собственной жизнью на земле. И все это с единственной целью разобраться в неком патологическом условии: в случае О-Т, сифилисе; в случае Скиллимана, гениальности.
Что касается значения реки Иордан, могу отослать вас к Второзаконию (глава 34) и Книге Иисуса Навина (глава 1).
18О характере Скиллимана.
Он завидует известности. Об определенных лицах, которых знал, вращаясь в обществе, он не может говорить без неприкрытого проявления негодования по поводу их достижений и способностей. Имена нобелевских лауреатов приводят его в бешенство. Читая монографии в своей области знаний, он едва сдерживается при одной мысли, что существует еще кто-то, кто постиг их содержание. Чем больше он вынужден восхищаться тем, что действительно достойно, тем больше он (внутренне) скрежещет зубами. Теперь, когда Паллидин уже начал оказывать на него свое действие (прошло уже около шести недель), не трудно заметить обуревающую его радость. Его веселость сродни радости альпиниста, который проходит вехи, оставленные в самых верхних точках восхождения теми, кто штурмовал вершину до него. Можно почти воочию заметить, как он ставит галочку против имени: «Это Ван-Аллен!» Или: «Ну вот, я и прошел Гейзенберга».
19Божий дар Скиллимана.
Волей-неволей мы живем в эпоху коллективного труда. В следующем поколении, настойчиво утверждает Скиллиман, кибернетизация продвинется настолько вперед, что в моду вернется гений-одиночка; он сможет получать достаточно большие субсидии для поддержки своей работы батальонами самопрограммирующихся компьютеров, в которых будет нуждаться.
Скиллиман не любит людей, но поскольку они ему необходимы, он с большой неохотой, наверное такой же, с какой я учился вождению автомобиля, научился ими пользоваться. Каким-то образом я понял, что он обучался своим «приемам личного общения» по какому-то психологическому трактату, поэтому, когда начинает истерично распинать одного из своих подчиненных, он говорит себе: «Теперь немного отрицательного воздействия — кнута». Точно так же, когда он предлагает вознаграждение, у него на уме мысль о прянике. Лучшим пряником, который есть в его арсенале, является просто предоставление возможности пообщаться с ним. В качестве примера, демонстрирующего расхищение наследия, он не имеет себе равных. Но главная его сила в прозорливости относительно чужих слабостей. Он так хорошо управляет своими двенадцатью марионетками потому, что очень тщательно отобрал людей, которые жаждали быть кем-нибудь маневрируе-мыми. Как любой диктатор, он знает, что в таких людях никогда нет недостатка.
