Жюль Верн - 80000 километров под водой
Я рассказал Конселю, какую полезную роль дала предусмотрительная природа этим млекопитающим: вместе с тюленями они пасутся в подводных прериях, уничтожая заросли, засоряющие устья тропических рек.
— И знаете ли вы, — добавил я, — что произошло с тех пор, как человек совершенно истребил этих животных на южноамериканском побережье? Гниющие в устьях рек водоросли отравили воду и воздух, а в отравленном воздухе пышно расцвела желтая лихорадка, бич этих прекрасных стран. Ядовитые растения наводнили все побережье тропических морей, и эта болезнь распространилась от Рио-де-ла-Плата до самой Флориды.
Если верить Туснелю, это еще пустяки по сравнению с теми бедами, которые грозят нашим потомкам, когда будут истреблены последние тюлени и киты. Тогда моря, кишащие свободно размножающимися медузами и кальмарами, станут огромными очагами всяческих инфекций, ибо не будет больше «этих объемистых желудков, которым природа дала задание очищать моря».
Экипаж «Наутилуса», очевидно, мало верил в эти теории и потому не постеснялся убить с полдюжины манатов, мясо которых значительно вкуснее говядины.
Охота на этих животных не представляла никакого интереса — манаты позволяли убивать себя, не защищаясь и не пытаясь спастись бегством. Таким образом, кладовые «Наутилуса» пополнились несколькими тысячами килограммов мяса, которое, будучи засушенным, надолго обеспечило нас вкусной пищей.
В тот же день еще одна оригинальная охота в этих богатых водах увеличила пищевые запасы «Наутилуса». В петлях вытащенных на палубу сетей оказалось некоторое количество рыб, головы которых оканчивались овальными пластинками с мясистыми загнутыми краями. Это были прилипалы из семейства макрелевых рыб. Их овальная пластинка состоит из поперечных подвижных хрящиков, между которыми эта рыба может создавать пустоту, что дает ей возможность присасываться к любой поверхности.
Всех найденных в сетях прилипал наши матросы тотчас же откладывали в специально приготовленное ведро с водой.
Когда рыбная ловля была окончена, «Наутилус» приблизился к берегу, где на поверхности вод дремало изрядное количество крупных морских черепах.
Завладеть этими ценными морскими пресмыкающимися было нелегко, так как они просыпаются от малейшего шума, а прочный панцырь защищает их от гарпуна. Но при помощи прилипалы поимка черепахи чрезвычайно проста. Эта рыба — живой крючок, который осчастливил бы любого рыболова.
Матросы надели на хвосты прилипал по кольцу, достаточно широкому, чтобы не стеснять их движений, и к этому кольцу привязали длинную веревку, второй конец которой укрепили на перилах палубы.
Прилипалы, спущенные в воду, тотчас же подплывали к черепахам и прилипали к их панцырям. Они так крепко уцепились за них, что их легче было разорвать, чем отодрать от панцыря. Теперь оставалось только потянуть за веревку, чтобы вытащить на палубу черепах, к которым они прилипли.
Этой охотой закончилась наша стоянка у устья Амазонки, и с наступлением ночи «Наутилус» снова ушел в открытое море.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
СПРУТЫ
В течение нескольких дней «Наутилус» держался вдалеке от американского берега. Капитан Немо не хотел, очевидно, заплывать ни в Мексиканский залив, ни в воды, омывающие Антильские острова. Причиной этого не могло служить мелководье, ибо средняя глубина этих морей равна тысяче восьмистам метров. Скорее всего, эти воды с бессчетным количеством островов, часто посещаемые пароходами, просто не нравились капитану Немо.
Шестнадцатого апреля на расстоянии почти тридцати миль мы увидели остров Мартинику. Я различил вдалеке высокие гребни его гор.
Канадец, надеявшийся привести здесь в исполнение свои планы — добраться до земли или до одного из многочисленных судов, совершающих плавание между островами, — был очень разочарован. Бегство было бы вполне возможным, если бы Неду Ленду удалось захватить шлюпку без ведома капитана. Но в открытом море нечего было и думать об этом.
Мы с Недом Лендом и Конселем всесторонне обсудили создавшееся положение. Целых шесть месяцев мы были пленниками на борту «Наутилуса». Мы проплыли семнадцать тысяч лье — шестьдесят восемь тысяч километров, и, как говорил Нед Ленд, не было никаких оснований предполагать, что плавание наше когда-нибудь придет к концу. Поэтому канадец предложил мне попытаться заставить капитана Немо ответить без обиняков, собирается ли он всю жизнь держать нас на своем борту.
Подобная попытка мало мне улыбалась. По-моему, она была совершенно бесцельная. Мы ведь давно убедились, что нам нечего рассчитывать на капитана Немо, тем более, что с некоторого времени капитан стал еще более угрюмым, более замкнутым, более суровым, чем когда бы то ни было.
Казалось, он избегал меня. Я видел его лишь через большие промежутки времени. Когда-то он развлекался тем, что показывал мне всевозможные подводные чудеса; теперь он не появлялся больше в салоне.
Какая перемена произошла в нем? И отчего? Я ни в чем не мог упрекнуть себя. Быть может, наше присутствие на борту тяготило его? Так или иначе, я не надеялся, что этот человек когда-нибудь вернет нам свободу.
Я попросил Неда дать мне возможность поразмыслить над его предложением. Если эта попытка не будет иметь успеха, то она только возбудит подозрения капитана Немо и помешает исполнению планов канадца. Наше пребывание здесь станет еще более тягостным.
Я должен сказать, что никто из нас никоим образом не мог пожаловаться на состояние своего здоровья. Если не считать тяжелого испытания, которому мы подверглись во льдах южного полюса, мы никогда еще не чувствовали себя так хорошо — ни Нед, ни Консель, ни я. Здоровая пища, свежий воздух, размеренная жизнь, всегда ровная температура — все это отнюдь не способствовало заболеваниям.
Я понимал, что для капитана Немо, у которого воспоминания о земле не вызывали ни малейших сожалений, который, где бы он ни находился, был у себя дома, такая жизнь была привлекательной. Но мы, мы не рвали связей с человечеством и не хотели рвать их. Я, например, не имел ни малейшего желания похоронить вместе с собой сенсационные подводные наблюдения.
Теперь я имел неоспоримое право написать книгу о тайнах морского дна, и, конечно, я хотел, чтобы эта книга рано или поздно, увидела свет!
Да хотя бы здесь, в этих водах, омывающих Антильские острова, в десяти метрах под поверхностью океана, сколько интересных наблюдений я ежедневно записывал в свой дневник!
Здесь встречались медузы, жгучие, как крапива, и выделяющие едкую жидкость. Из кольчатых червей здесь были анпелиды длиною в полтора метра, с розовым хоботом и тысячью семьюстами органами движения. Они взвивались под водой, разбрасывая вокруг себя снопы лучей всех цветов спектра. Из хрящевых рыб тут были огромные скаты длиною в десять футов а весом в шестьсот фунтов, с треугольными грудными плавниками, с выпуклостью посредине спины и с глазами, выступающими по краям передней часты головы. Они плавали, как какие-то обломки крушения, прилипая к нашим окнам, как плотный ставень. Здесь были американские спинороги, которым природа уделила лишь два цвета — белый и черный; макрель длиной в полтора метра с короткими и острыми зубами. Далее целыми стаями плыли султанки, исполосованные от головы до хвоста золотистыми поясками, с поразительно красивыми плавниками. Эти рыбы — красивейшие создания природы — были некогда посвящены богине Диане и особенно ценились богатыми римлянами. О них даже сложилась поговорка: «Не те едят султанок, кто их ловит». Наконец, золотистые монахи из семейства рифовых рыб словно одетые в бархат и шелка, проплывали перед нашими глазами, как важные синьоры с картины Веронезе[57]. Маленькие подвижные спары поспешно разбегались по все стороны при их приближении. Кефали рассекали воду своими сильными мясистыми хвостами. Серебристые луны-рыбы, достойные своего названия, плавали в воде, как настоящие луны на небе, отбрасывая вокруг себя белые отблески.
