Сергей Лексутов - Полночный путь
Не мешкая, но и без суеты, запрягли и оседлали коней, выехали на лед. Гвоздило, горяча коня, подскакал к Шарапу и Звяге, проговорил, скаля в хищной усмешке зубы:
— Чует мое сердце, щас нарвемся… Вы, кажись, с седла тоже неплохо стреляете?..
Шарап скупо кивнул.
— Ну, так вот; в сшибку не лезьте, держитесь сбоку и позади нас, и только стреляйте, стреляйте! Я слыхал, среди Рюриковых дружинников хороших стрельцов нету… Так что, перевес за нами будет, сколько бы их ни было…
Шарап придержал коня, дождался обоза, крикнул:
— Огарок, Прибыток, и вы, пацаны, доставайте самострелы, и, если что, стрел не жалеть!
Едва проехали верст пять, как вдруг появились разъездные, яростно нахлестывавшие коней. Гвоздило поднял руку, рявкнул:
— В лаву! На всю ширину реки! — дружинники умело развернулись в лаву. Только лава шибко уж жидкой оказалась. Но, похоже, Гвоздилу это не смутило.
Шарап со Звягой приготовили луки, мимоходом посетовали, что из самострела стрелять с седла шибко трудно. Река тут текла прямо; впереди, шагов на четыреста, расстилалось ровное пространство. А вот и преследователи. Десятка четыре. Вывернулись из-за поворота, и, увидя врага, начали умело разворачиваться в лаву, вырвавшиеся вперед — придерживали коней, отставшие — нахлестывали. Высоко задрав лук, Шарап пустил первую стрелу навесом, не шибко-то надеясь попасть. В мчавшегося всадника, разве что Серик мог попасть навесом. Однако, попал; Рюриков дружинник, не успев бросить щит на руку, завалился в седле и скатился на лед. Звяга тоже попал. Накладывая на тетиву новую стрелу, ощерился волчьей ухмылкой, проорал:
— Ну вот, на двух меньше!..
Посылая стрелу за стрелой, Шарап не уставал дивиться хладнокровию матерых вояк, Романовых дружинников. Они стояли, будто вмороженные в лед, уперев длинные копья в стремена, и будто не неслась на них лава, вчетверо большей численности. Но чем больше приближалась лава, тем больше ее разреживали стрелы Шарапа и Звяги. Осталось полсотни шагов до сшибки, а на льду уже лежал чуть ли не десяток убитых. И тут Гвоздило поднял руку, что-то проорал — дружина сорвалась с места сразу в галоп, и ринулась на Рюриковых дружинников, на скоку сжимаясь в плотный кулак. И ведь уловка удалась! Кулак прошиб лаву, будто хлипкую глиняную стенку, оставив на льду не менее шестерых врагов, и пронесся дальше, осаживая, и разворачивая коней. А оставшиеся в живых Рюриковы дружинники ничего не поняли; ослепленные снежной пылью, и призраком победы, ринулись к обозу. Тут уж и Шарапу со Звягой стало не досуг, дивиться воинским искусством Гвоздилы. Им пришлось уворачиваться от двоих, мчащихся прямо на них с копьями наперевес. Увернулись. Пацаны не оплошали — четверо свалились под копыта коней. Перед санями метались, и что-то орали Батута с мечом и Ярец с молотом. Незамедлительно Шарап со Звягой принялись бить в спины из луков, а тут и Гвоздило с дружиной подоспели; развернувшись широкой лавой, они неслись на опешивших Рюриковых дружинников. Те даже не успели коней разворотить, и разогнаться для сшибки, как на них налетел будто вихрь. Оставшиеся в живых, не более десятка, порскнули в разные стороны, будто воробьи от брошенного камня.
Шарап и Звяга подъехали к Гвоздиле. Тот, сжимая в руке обломок копья, сломавшегося в аккурат перед самой рукой, орал:
— Никого не преследовать! Добычу собрать, коней переловить! Да быстрее же!..
Опамятовав, Гвоздило отшвырнул обломок копья, выругался, посетовал:
— Такое копье было… Три года дерево для древка выдерживал…
Шарап покрутил головой, сказал:
— А ты, я гляжу, и в конном бою знатный воин…
Гвоздило самодовольно ухмыльнулся, и высказал ответную похвалу:
— А я гляжу, у вас достойная смена подрастает… Пацаны-то, ваши?
— На-аши… — протянул Шарап. — Только те двое, что постарше, Батутовы подмастерья.
Дружинники сноровисто переловили коней, собрали оружие. Четырнадцать коней, навьюченных оружием, подвели к Шарапу и Звяге. Не скрывая изумления, один дружинник сказал:
— Мы сочли побитых стрелами — получилось четырнадцать. Это ваша добыча…
Гвоздило равнодушно пожал плечами:
— Сколь помню, у кого стрельцы лучше, тот в сече и побеждает… — подняв руку, он раскатисто проорал: — Тро-огай! — обоз и дружина на рысях помчались дальше.
Когда впереди завиднелся заснеженный простор Днепра, почти все испустили могучий вздох облегчения. Вниз по течению, сколь хватало глаз, не виднелось ни души, но зато ближе к правому берегу явственно виднелся укатанный зимний путь. Война войной, а жизнь продолжалась. Кто-то торил уже путь в разоренный Киев, кто-то из киевлян наладился либо за товаром, либо на новое место жительства. Что было на руку беглецам; следы затеряются среди других. Отсюда у беглецов два пути, а через четыре дня пути будет уже аж восемь. Лишь бы коней не запалить…
На этом оживленном пути постоялые дворы встречались каждые десять верст, и были богатые, просторные, так что путешествие сразу стало не в пример легче, нежели по Десне. Когда устроились на ночлег, Батута подсел к Шарапу, Звяге и Гвоздиле, допивавшим свой вечерний мед, сказал:
— Надо от лишних коней избавиться…
Шарап проворчал:
— Оно конечно, надобно. Да где ж от них избавишься? Разве что отпустить…
— Да не-е… Тут неподалеку большое село есть — вот там и продать…
Гвоздило ухмыльнулся:
— А смерды такие дураки, что настоящую цену за них дадут… — ему тоже хотелось получить настоящую цену, потому как за его конем на чембурах шли еще три, а кошель так отощал, что единственному рублю, оставленному на черный день, не обо что было звенеть. — Да и не стоит торопиться; слишком явный след — продажа такого количества боевых коней… Город повстречаем — нескольких продадим, чтоб цену не сбивать. А остальных, уж в Смоленске…
Городов много стояло в Киевской земле, особенно по Днепру, да стояли они с закрытыми воротами, а стража со стен недобро поругивалась, да поплевывала, скрипя тетивами на шибко уж настойчивых путников. Ждали, что Рюрик пойдет вступать во владения остальными городами своего княжества, да пребывали в неведении; миром он будет вступать во владения, или отдавать города на разграбление своим дружинникам, и наемникам-половцам, оставшимся в его дружине в надежде на дополнительную поживу? Вот и не пускали путников, подозревая в них Рюриковых лазутчиков, получивших повеление еще до переговоров о почетной сдаче, открыть ворота для разграбления. Только содержатели постоялых дворов, выражая покорность судьбе, а больше уповая на большие доходы, не попрятались за стены. Да и существовал не писаный закон на Руси — постоялые дворы не грабить, чай и тати последней в мороз тепло требуется.
