Феликс Пальма - Карта времени
Тем не менее суперинтендант Арнольд скорчил недоверчивую гримасу, как только Гарретт принялся излагать суть дела. Молодой человек считал большой удачей то, что им довелось жить в эпоху, когда науки двигались вперед семимильными шагами и когда совершались открытия, о которых их деды не могли и помыслить. При этом он имел в виду не столько граммофон и телефон, сколько путешествия во времени. Разве поверил бы его дед, что современники внука станут посещать будущее, перешагивая через границу собственной жизни. Или посещать прошлое — те древние эпохи, о которых рассказывали книги. Путешествие в 2000 год привело Гарретта в такое возбуждение не столько потому, что дало возможность своими глазами наблюдать важнейшее для истории человечества событие — решающую битву между людьми и автоматами, сколько потому, что окончательно утвердило его в мысли: он живет в мире, где благодаря развитию науки все стало возможным. Да, сейчас он посетил 2000 год, но кто знает, в каких еще эпохах удастся ему побывать в течение жизни! Не случайно ведь Гиллиам Мюррей клянется, что очень скоро будут проложены новые маршруты во времени, так что, не исключено, им откроется и куда лучшее будущее — скажем, вновь восстановленный человечеством мир. А прошлое? Разве плохо отправиться во времена фараонов или в шекспировский Лондон, чтобы посмотреть, как великий драматург при свече творит свои знаменитые произведения? Все это наполняло душу молодого человека несказанным счастьем, он не уставал возносить хвалы Господу за столь удачную судьбу, Господу, в которого он до сих пор, несмотря на всю убедительность теории Дарвина, предпочитал верить. Поэтому каждый вечер, прежде чем лечь спать, Гарретт посылал улыбку звездному небу, где, по его представлениям, обитал Вседержитель, и улыбкой этой он давал Тому знать, что готов с полным восторгом принимать все новые и новые чудеса. Так что вряд ли стоит удивляться, что Гарретт отказывался понять людей, ставивших под сомнение всякого рода научные достижения, и уж тем более тех, кто равнодушно взирал на невероятный эксперимент Гиллиама Мюррея. К последним относился и его шеф, который до сих пор так и не потрудился изыскать возможность, чтобы совершить путешествие в 2000 год.
— Итак, если я верно вас понял, инспектор, вы пытаетесь меня убедить, что нашли единственный след в этом деле? — Томас Арнольд помахал рекламным буклетом «Путешествий во времени Мюррея», который ему вручил Гарретт, и ткнул пальцем в нечеткий рисунок, изображавший, как отважный капитан Шеклтон убивает короля автоматов Соломона.
Гарретт вздохнул. Раз Томас Арнольд ни разу не побывал в будущем, придется дать ему соответствующие разъяснения, то есть потратить драгоценные минуты и хотя бы в общих чертах изложить, что случится в 2000 году. К тому же надо растолковать, каким образом стали возможны подобные путешествия. И особенно подробно остановиться на том, что их в данный момент больше всего интересовало, — на оружии людей будущего. Это оружие сокрушает металл! Легко представить, что, если пустить его в действие против человека, рана будет весьма схожа с той, какой отмечено тело, находящееся сейчас в морге района Мэрилебон. Насколько известно инспектору, ни один из видов современного оружия не способен нанести столь ужасное повреждение, о чем, кстати, говорится и в медицинском заключении, составленном доктором Элкоком. Дойдя до этого пункта, Гарретт изложил Арнольду свою теорию: один из людей будущего, возможно даже сам капитан Шеклтон, тайком проник на «Хронотилус», доставлявший экспедицию в будущее и обратно, и теперь спокойненько разгуливает по 1896 году, имея при себе смертоносное оружие. Если дело обстоит так, действовать можно двумя путями: либо начать искать Шеклтона по всему Лондону, хотя поиски займут не одну неделю и нет никаких гарантий успеха; либо, не тратя лишних сил и времени, отправиться туда, где они наверняка застанут капитана — в 20 мая 2000 года. И сделать это проще простого: Гарретт отправится с двумя полицейскими в будущее, и они арестуют Шеклтона, прежде чем тот успеет зайцем пробраться на «Хронотилус».
— Кроме того, — продолжал инспектор, пытаясь убедить шефа, который с явным сомнением покачивал головой, — если вы позволите мне арестовать капитана Шеклтона в будущем, ваш отдел будет особо отмечен вышестоящим начальством, ведь мы внедрим в практику борьбы с правонарушениями нечто по-настоящему новое: мы докажем, что можно задержать преступника до того, как он, собственно говоря, совершит преступление. Иными словами, никакого преступления он уже и не совершит.
Томас Арнольд взирал на него в полном изумлении:
— Вы хотите сказать, что если вам будет позволено посетить двухтысячный год и арестовать убийцу, то убийство… то это убийство будет все равно как вычеркнуто из действительности?
Гарретт прекрасно понимал, насколько трудно такому человеку, как Томас Арнольд, уразуметь нечто подобное. Передвижения во времени таили в себе столько парадоксов! Сам Гарретт провел не одну бессонную ночь, пытаясь связать концы с концами.
— Я целиком и полностью уверен в успехе, — заявил он под конец. — Если я задержу его, до того как он совершит преступление, настоящее неизбежно изменится. Мы не только арестуем убийцу, но и спасем жизнь человеку: труп бродяги, вне всякого сомнения, в мгновение ока исчезнет из морга. — В голосе инспектора звучала убежденность, хотя он и сам, по правде сказать, с трудом представлял себе, как такое исчезновение произойдет.
Томас Арнольд задумался. Он прикидывал, действительно ли все эти сомнительные фокусы дадут Скотленд-Ярду шанс отличиться. К счастью, суперинтендант был отнюдь не семи пядей во лбу, и его умственных способностей не хватало на то, чтобы сообразить: коль скоро после ареста убийцы исчезнет и труп жертвы, не будет и всего того, что явилось следствием убийства, включая сюда, например, и расследование преступления. Короче, если не будет убийства, не будет и шанса удостоиться похвал за успешное его раскрытие. Последствия ареста Шеклтона в будущем, пока он еще не посетил настоящее и не убил бродягу, выглядели столь непредсказуемыми, что даже сам Гарретт, найди он время спокойно обо всем этом поразмыслить, почувствовал бы, как почва уходит у него из-под ног. А что, допустим, делать с убийцей, которого задержали до того, как он совершил преступление? Разве кто-нибудь вспомнит, что он вообще на кого-то нападал? И в чем, скажите на милость, можно будет его обвинить? Или в той космической системе труб, куда проваливается все, чему уже не суждено случиться, исчезнет и его, Гарретта, путешествие в будущее? Инспектор этого не знал, но зато отлично понимал: он был той шестеренкой, которая могла привести весь механизм в действие.
