Георгий Гуревич - На прозрачной планете
И Грибов оказался в Калифорнии. В кино это изобразили бы так: сначала высотный дом на площади Восстания. Изгиб Москва–реки с мостом метро, нахохлившиеся лебеди на прудах Зоопарка. Окно. За окном счетная машина, пачки пробитых карточек. Грибов у стола в другой позе. Счетная машина, окно, за окном небоскребы Сан–Франциско и высокий мост через пролив.
В сущности было очень похоже. Под вечер, часа в четыре по московскому времени, Грибов сел на самолет, провел часов десять в воздухе и под вечер, тоже часа в четыре, но по западноамериканскому времени, высадился в Сан–Франциско. А еще через час — ни секунды терять было нельзя — уже разбирался в последних сводках глубинометристов.
И стол был такой же, и сводки с таким же шифром, только обстановку докладывал не аккуратный седенький Карпович, а лохматый верзила Мэтью, громоздкий, в рубашке нараспашку, со сползающими брюками.
— И вот я увидел кровь на полу, — рассказывал он с расширившимися глазами. — Она была еще красная, еще теплая, понимаешь. Убийцы только что ушли, прятались в кустах, быть может. Но я не мог гнаться за ними, времени не было. Побежал сломя голову отменять землетрясение. И представь: даже сейчас не могу искать убийц. Я уже губернатор, но еще не губернатор — на должность не заступил. Не имею права вести расследование, назначить новых следователей. А старые, понимаю это, все делают, чтобы запутать и спрятать следы. Даже больше того: стараются запачкать меня. Ведь я первый видел труп, а свидетелей не было при этом. Намекают, что я на подозрении. Я губернатор, но, между прочим, дал подписку о невыезде из штата. И Бетти куда–то исчезла, а она много могла бы объяснить. Мой уполномоченный — порядочный жох, землю роет, чтобы ее найти. И не могу я уделять внимание этим делам, надо срочно заниматься землетрясением. А главное — не знаешь, кому верить. Ну, Тичера я отстранил, но ведь ему помогал кто–то. Так что выручай, друг Ал. Бери в помощники Джека Торроу, бери кого хочешь из ветеранов Мохо и действуй. Рекомендую начать с глубинометрии. Среди глубинометристов могли быть пособники Тичера, возможно, исходные цифры у нас лживые.
— Я пойму, если лживые, — сказал Грибов. — Когда съемки ведут на тридцати точках, ошибка сразу бросается в глаза. Нельзя выдумать лживые цифры, чтобы они были правдоподобны, слишком долго нужно считать и подгонять.
И исчезли проливы и заливы, синева за окном. Как будто и не было перелета. Грибов списывал цифры, нажимал кнопки счетной машины, опять списывал, проверял, чертил схемки. И из голых цифр, бессмысленных для непосвященного, вставала ясная картина. Мысленно Грибов видел всю Калифорнийскую долину, вся она вмещалась в его мозгу: от скал Сьерра–Невады до кудрявых Береговых гор. Вдоль Сьерры–Невады цепочка скважин — их двадцать, и в шестнадцати сейчас пылают подземные солнца, там взорваны атомные заряды. В четырех взрыва не было, за счет этих четырех преступники загрузили урановые бомбы в восточные скважины. Четыре гранитных массива было на западной кромке долины, сейчас остался один Солано–бис. На нем одном держится Калифорния. Но так как подземное давление нарастает, медленно и неизбежно, с неотвратимостью пресса, — и этот выступ не выдержит. Он треснет и сколется… Когда? Расчет говорит: 15 ноября. Сегодня пятое.
Десять дней до катастрофы.
Грибов считает так и этак, с южного края и с восточного, одним методом и другим. Получается одинаково — до катастрофы десять дней.
Что можно предпринять? Только одно — довести до конца задуманное, исправить недобросовестный взрыв, загрузить в четыре скважины полновесные заряды, в остальные шестнадцать добавочные заряды для равномерности…
Успеешь ли? Арифметика времени простая, не требуется счетных машин:
сделать расчет, обсудить с Мэтью, составить проект, утвердить у ученых–наблюдателей, обратиться к президенту, получить разрешение на вывоз атомных бомб, поехать на склад — трое суток;
привезти атомные бомбы со складов на скважины — двое суток;
перемонтировать бомбы, переложить их в узкие стаканы, способные влезть в скважины, приладить автоматическое управление и ультразвуковой взрыватель — двое суток;
осторожно спустить бомбы на самое дно пятидесятикилометровых скважин, проводя сквозь толщу жидкого металла — двое суток;
еще полдня на проверку, даже день. Ведь Мэтью предполагает, что среди сотрудников есть тайные агенты Тичера. Проверять надо неторопливо.
Итого десять суток секунда в секунду. Но нельзя уповать на самую последнюю секунду. Ведь ливень, снегопад, горный обвал, даже антициклон, добавив давление, могут ускорить землетрясение на несколько часов.
Посчитаем еще раз. Допустим: проект, обсуждение, утверждение, разрешение — не трое, а двое суток.
Допустим: на перевозке, монтаже, спуске, проверке можно сэкономить еще сутки.
Но и за два дня до землетрясения нельзя производить взрыв. Это риск, это авантюра, это акт отчаяния, вроде операции умирающего. Хуже не будет, авось удастся спасти.
Как же быть?
В голове возникают проекты, один другого сложнее. Иные из них, возможно, выполнимы, но главное — времени мало. Новое, необыкновенное не организуешь за несколько дней.
Стиснув лоб руками, Грибов сидит в бывшем кабинете Йилда.
Ничего не приходит в голову.
Из–за стены доносится перезвон девичьих голосов, шум отодвигаемых стульев. Обеденный перерыв, Не пообедать ли и Грибову тоже? Час не решает, а думать можно и на свежем воздухе.
Тротуар–эскалатор выносит Грибова на вершину холма. Слева — простор океана. Белым пунктиром — далекие барашки. У берега — кружево разбившихся валов.
А через десять дней оттуда, быть может, придет шестиэтажный вал, зашвырнет суда в город, слизнет портовые склады, потащит по улицам в море бревна, ящики, будки, крыши, захлебывающихся людей.
Катятся разноцветные жуки по двум висячим аллеям — по двум мостам — самому высокому и самому длинному.
А через десять дней, быть может, фермы окажутся на морском дне, рухнут подмытые устои, волны будут играть цветными машинами, скатившимися с мостов.
Толпа вливается в вертящиеся двери, за стеклянными окнами видны высокие столики, люди торопливо пережевывают бутерброды, запивают из бумажных стаканчиков.
Быть может, через десять дней костром станет этот дом, дым повалит из лопнувших витрин, из верхних этажей будут выбрасываться обезумевшие жильцы.
— Мэйбл, что ты шьешь себе к рождеству? («Вот эта девушка выбросится, может быть».)
— Боб, слушай, Боб, что нам задали на завтра? Опять дроби. И когда они кончатся — эти дроби?
— Когда кончатся дроби, пойдет алгебра. Говорят, она еще хуже.
(«И дети будут плавать на стульях по соленым лужам».)
