Василий Головачев - Черный человек. Книга 1
— Садись, — сказал Клим через плечо, — будешь ассистент-дублером Ивана, он — ведомый. Заодно и побреешь.
— Ты собираешься брить голову? Зачем?
— Клим, не порть шевелюру, — вмешался Заремба. — Пирогов подтвердил, что бритье головы не обязательно, аппаратура возьмет тебя и так.
— Включайте подготовку: мытье, бритье, наложение сетки и прочее. — Мальгин остался непреклонен. — Я хочу исключить малейшую возможность искажения картины.
И Джума с Зарембой проглотили вертевшиеся на языке возражения.
— Усаживайтесь, подгоняйте кресла и КПР.
Трое без лишних слов заняли места у камеры, запеленались в кресла, закрыли глаза. Информация из камеры и от инков поступала им напрямую в мозг через дисциплинатор и контуры пси-развертки. Мальгин полулег в кресло, специально подготовленное таким образом, чтобы пациент мог видеть все операционное поле и корректировать работу хирургического инка, который командовал тончайшими магнитными и лазерными сканерами, энцефалоскопами, аппаратами считывания и записи информации, контроля давления, сердечного ритма и другим оборудованием.
— Брейте быстрей, — сказал Клим.
— Потерпи, сейчас сделаем из тебя бильярдный шар, — проворчал Джума. — Только зря ты это делаешь.
Через четверть часа голова хирурга отражала свет, как полированное дерево.
— Красавец! — восхищенно сказал Заремба. — Был бы женщиной — целыми днями…
Но Мальгин не дал им времени на шутки.
— Поехали!
— Ни пуха! — суеверно перекрестился Джума.
— К черту!
И Мальгину показалось, что кто-то огромный и сильный, но добрый и мягкий осторожно вынул его мозг из черепа и поместил под струю текущей воды.
Сканер воспроизвел перед ним трехметровую проекцию мозга. Каждый участок имел свой цвет: зеленый — левое полушарие, желтый — правое, серый — мозжечок, белый — промежуточный мозг и так далее, и в каждой области коры и глубинных структур выделялись черные и красные зерна — «черные клады», не имевшие выхода в сферу сознания. Что они хранили, какие знания, какими последствиями грозило их вскрытие, медицина пока не знала.
— Параллельный перенос готов, — просочился в уши пси-шепот Зарембы; он имел в виду готовность аппаратуры записи, подключаемой в случае непредвиденных осложнений и берущей на себя выход чужой информации.
Рядом с проекцией мозга возникло его схематическое объемное изображение с расписанными векторами нейрохирургического вмешательства — модель операции, рассчитанная Железовским.
Стрелка под номером один запульсировала, раздался пси-голос Пирогова:
— Энцефалон — церебрум — телеэнцефалон, программа «бета», прогноз три к одному, гипотетическое подключение родовой памяти и маатанского «введения»: основные рефлексы.
Шум в голове усилился: «поток воды» набирал скорость. Со зрением стало твориться что-то странное: форма предметов начала плыть, цветовосприятие изменилось, изображение перед глазами задрожало, принялось мигать. Где-то послышались голоса, возгласы, смех, гулы и свисты… На фоне черной плоской доски, появившейся «перед глазами» — отражение поля связи, — всплыли строки:
Стал мигать обвал сознанья;
Вот, казалось, озарятся
Даже те углы рассудка,
Где теперь светло, как днем.
Пастернак, подумал без удивления Мальгин, как нечто ординарное восприняв выходы-причуды собственной памяти.
Снова послышался смех и вслед за тем голос Зарембы, тихий, но отчетливый:
— Все в порядке, мастер, это заговорила твоя первая сигнальная. Набит ты стихами и ненужными переживаниями изрядно.
— Не отвлекайся, Иван, — долетел недовольный возглас Джумы, — это слой культуры… которой тебе пока еще не хватает. Дыхание, альфа-ритм, кардиограмма — в норме.
— Есть выход! — вклинился в разговор Пирогов.
Мальгину вдруг показалось, что у него шесть рук и по крайней мере две головы. Ноги он перестал чувствовать совсем, сознание раздвоилось: он ощущал себя лежащим в операционном кресле и одновременно висящим в пустоте, в невесомости!
Тело отвердело, покрылось кристаллической чешуей, а вместо сердца зашевелилась и принялась пульсировать раскаленная добела масса — «солнечная материя» в упругой оболочке, грозящей вот-вот лопнуть. Дыхание стало ненужным, мысли вспыхивали в темных подвалах «обеих» голов сверкающими полотнищами реклам. Мальгин потерял ощущение времени, он «листал» справочник маатанской жизни, ничему не удивляясь и в то же время с безмерным удивлением. Звуки, приходящие извне, обрели вкус и цвет, изображения предметов и картин — плотность, вес и запах, сложнейшие гаммы запахов…
— Отсечка дыхания! — пробился в пустоту двух голов чей-то колючий красный голос. — Остановка сердца! Включаю водитель…
— Синестезия[75], — вторил первому второй голос, фиолетовый с синим. — Дели каналы приема, Иван. Состояние трансляции.
— Информтоксикоз, — гулко врезался в сознание еще один голос, оранжевый, с металлическим привкусом. — Отсоединяю связь с комиссуральными волокнами, пошел блок.
Мальгин с огромной высоты упал на землю, но мягко, без особых болезненных ощущений, и оказался в кресле. Зрение прояснилось. В голове продолжало шуметь и всхлипывать и, как заноза, торчало ощущение заползшего туда жука.
— Может быть, остановим? — спросил Джума; гортанные интонации в голосе его усилились.
— Пару минут отдохну и продолжим, — отрезал Мальгин, пытаясь выковырнуть из головы застрявшего «жука».
Гиппократ и Пирогов перебросились между собой какими-то репликами, но скорость их разговора лежала далеко за пределами человеческих реакций.
— «Черные клады» — это преобразованные нейронные ансамбли, — сказал Пирогов уже в нормальном темпе. — Чистый стаз криптогнозы в сферу сознания невозможен, только эмиссионный перевод в глубокую память. Вызов информации оттуда будет зависеть лишь от волевых возможностей перципиента.
Мальгин смотрел на изображение своего мозга, пульсирующее огнями, и считал черные и алые зерна — их набралось около двух десятков, а было прощупано лишь одно из них.
— Не буди лихо, пока оно тихо, — пробормотал хирург.
— Что? — просочился вопрос Зарембы. — Что ты сказал?
— Поехали дальше.
И опять сквозь голову с шумом «полился поток воды», несший внутри себя «пузыри» странных ощущений.
Повторилась метаморфоза со зрением, чувства смешались, контролировать операцию снова стало невозможно, приходилось опираться лишь на рекомендации Пирогова и реплики хирургов. Молчал только Железовский, контролирующий совпадение хода операции с рассчитанной им моделью. А потом голову пронзила такая боль, что Мальгин едва не закричал, с трудом удержав готовый сорваться с языка приказ прекратить операцию.
