Тед Деккер - Тьма
— Надо съесть целиком, чтобы подействовало? — спросил он с набитым ртом.
— Нет. Но я хочу, чтобы ты все съел.
И он съел все до последнего кусочка.
Рашель следила, как он засыпал, следила за его сном. Дышал он ровно, спокойно. Тело его поблекло, побледнело, и она знала, что если оттянуть его веко, то глаз увидишь такой же мутный, как у нее. Но это ее не волновало. Ничего, озеро отмоет.
Заботили ее лишь сны. Сны об истории и о женщине по имени Моника. Она убеждала себя, что больше ее заботит погруженность Тома в древнюю историю, а затем уже та женщина, соперница. Ведь это история довела Таниса и их всех до такого страшного конца. Но на самом-то деле именно женщина беспокоила ее в первую очередь.
Ревность — неизбежный элемент любви, и Рашель не собиралась ее усмирять. Томас ее мужчина, и она ни с кем его делить не хотела, пусть даже и с женщиной из сна.
Если Томас прав, фрукты из садов Тилея, которые он ел до того, как потерял память, стали причиной его снов. Она отчаянно молилась, чтобы то, что осталось от плодов Элиона, отмыло его сознание дочиста.
— Томас… — Она склонилась над ним и поцеловала его в губы. — Проснись, дорогой мой.
Он простонал, зашевелился. Заулыбался. От сна? От Моники? Но спал он, как дитя, и ни разу не пробормотал чужого имени. Вообще ничего не бормотал.
Рашель не терпелось все узнать. Она уже час не спала, дожидаясь его пробуждения.
Она пихнула его в бок, встала.
— Проснись! Купаться пора.
Он сел.
— Что?
— Купаться!
— Я все время спал?
— Как сурок.
Он протер глаза, встал, подошел к огню.
— Сегодня начну строить тебе дом.
— Прекрасно. — Она настороженно следила за ним. — Что снилось?
— Снилось? — Он прищурился. Казалось, пытается вспомнить.
— Да, да, что тебе снилось?
— Не могу вспомнить. Может быть, ничего?
— Ты меня спрашиваешь?
— Нет. Значит, рамбутан сработал. Потому и спал так хорошо.
— И ничего не помнишь? Никакого там Бангкока? Прекрасная Моника? Спасение ее?
— Последнее, что я видел во сне, это как я заснул после конференции в Бангкоке. Два дня назад. — Он развел руками. — Нет больше снов…
Она понимала, что Том не врет. И мальчик не соврал.
— Хорошо. Действует! Будешь съедать каждый день.
— Всю жизнь?
— А что? Очень полезно. И мужскую силу повышает. Да, всегда, всю жизнь.
И Томас съедал плод рамбутана каждый вечер, и ни разу не снились ему сны. Прошли недели, месяцы и годы, прошло пятнадцать лет, и он ни разу не видел больше Бангкока. И ничего другого не видел во сне.
И стал он могучим воином, и защищал Семь Лесов от супротивных Пустынных Орд.
Но сны более не посещали его.
Может быть, права Рашель. Может быть, так и надо. Каждый день плод древесный рамбутан, и никакого Бангкока.
И вообще ничего…
37
Вальборг Свенсон стоял во главе стола, озирая собравшихся сановников, высокопоставленных представителей правительств, привлеченных жаждой новой власти. До сих пор никто из них не владеет достаточной информацией, чтобы ему существенно навредить. Но даже если бы они знали больше, все равно не смогли бы. Их семь, хотя в качестве базы для операций достаточно было бы и одного государства. Однако все семь будут полезны для осуществления мечты всей его жизни. Если бы они только знали…
Карлос уже в Бангкоке, через несколько часов он прикончит, наконец, этого Хантера. Арман Фортье договаривается о деталях с русскими и китайцами. А он, Вальборг Свенсон, бросает эту бомбу, которая… Да, конечно, операция не без риска. Но ведь риск так приятно щекочет нервы, так оживляет пресную скучную жизнь.
Вальборг Свенсон медленно взял указку и аккуратно прикоснулся к точкам городов на висящей слева от него карте.
— Штамм Рейзон уже выпущен в воздушное пространство Лондона, Парижа, Москвы, Пекина, Нью-Дели, Кейптауна, Бангкока, Сиднея, Нью-Йорка, Вашингтона — столицы США — Атланты, Лос-Анджелеса. Первые двенадцать. В течение восьми часов зараженных городов станет двадцать четыре.
— Э-э… В воздушное пространство… Как?! Э-э…
— Совершенно верно. Вирус аэрогенный, легко распространяется по воздуху. Доставлен курьерами на самолетах коммерческих авиалиний. Мы с вами заседаем, а распространение продолжается. Вирус в высшей степени контагиозный, то есть заразиться им чрезвычайно просто. Прелестное существо, уникальное, небывалое. Видите ли, большинство вирусов нуждаются в какой-либо поддержке, в благоприятных условиях. Ослабленный организм объекта; прикосновение, распространение при помощи кашля или чихания, хотя бы повышенная влажность воздуха. Но этот… Восхитительно! И один-единственный вирус может заразить здорового взрослого.
— Вы что, ставите нас перед свершившимся фактом?
— Естественно. К концу сегодняшнего дня по самым скромным оценкам носителями станут три миллиона человек. Через день — девяносто миллионов. В течение недели — четыре миллиарда.
Все сидели, как громом пораженные. Ни один из них толком еще не осознал преподнесенной им новости. Но он их в этом не винил. Слишком крупный кусок, чтобы разом проглотить.
— Вирус разошелся? И нет способа остановить его?
— Да, пожалуй, разошелся, — улыбнулся Свенсон. — И способа… нет, теперь его не остановишь.
Зашевелились.
— Кто конкретно заражен?
— Кто угодно. К примеру, я заражен. И вы. Все присутствующие заражены. — Он указал на маленький пузырек с желтой жидкостью. — Мы заразились в первую же минуту пребывания в этом помещении.
Молчание. Все уставились на пузырек. Зал взорвался многоголосием.
— Но у вас есть вакцина, нам надо немедленно принять меры!
— Кошмар!
— Что за идиотская шутка!
Свенсон так же мило улыбался.
— Шутка, признаю, несколько своеобразная. Более своеобразная, чем вы подозреваете. Вакцина еще не разработана.
— Тогда антивирус! Чем вы вообще здесь занимаетесь!
— Чем я занимаюсь, вы уже давно знаете. К сожалению, антивирус тоже еще не разработан. Но оснований для беспокойства нет, очень скоро появятся и антивирус, и вакцина. У нас задел в три недели, но я уверен, что уже к концу этой недели, а то и раньше…
— А если нет?
— Если нет, что ж… мы все разделим судьбу населения земного шара.
— Уточните, пожалуйста.
— К сожалению, точно сказать не могу. Гадкая смерть, неприятная. Это я вам могу обещать однозначно. Но, видите ли, еще никто от вируса Рейзон не умирал, так что клинической картины нет.
— Но это самоуправство! Мы так не договаривались!
