Филип Дик - Обман Инкорпорэйтед (сборник)
– Что в этом плохого?
– Нездорово это как-то. В моей комнате… Снаружи все было по-другому. Два мира, моя комната, полная вещей, и все остальное снаружи. – Карл, нахмурившись, смотрел в пространство. – Трудно было понять. Ту сторону, снаружи. Там все было как-то бессмысленно. В моей комнате по крайней мере вещи имели смысл. Я знал, для чего они. Зачем существуют и что ими делают. Но те, снаружи…
– А что происходило снаружи?
– Помню один случай. Был один кот, старый желтый потрепанный котяра, он жил в доме позади нашего. Весь драный, уши обгрызены, глаза нет, вместо хвоста обрубок, шерсть в клочьях. Старый он был. Наконец он заболел и лежал во дворе, в их дворе. Так вот, его хозяева даже близко к нему не подходили. Так он и лежал в траве под шатким крыльцом, а вокруг него жужжали мухи, здоровенные такие, зеленые.
– Я увидел его из окна ванной, он лежал в траве, хватал ртом воздух и умирал. Я пошел к холодильнику и взял фарша, который моя мать приготовила к ужину. Понес его коту. Трава, где он лежал, была длинная и мокрая. До сих пор помню ощущение этой травы под ногами, как она льнула к моим штанинам. Было жарко – солнце ярко светило. Я сел на доску в траве и подтолкнул еду к коту. Мне было тогда лет девять, наверное. Я протянул мясо коту, но он был уже мертв. Я долго сидел и смотрел на него. Его единственный глаз был повернут в мою сторону. Мухи ползали по всему его костлявому телу, по плешивой шерсти, заползали в пасть. Надо было выкопать яму и зарыть его, но я об этом как-то не подумал. Мальчику девяти лет такое просто не придет в голову. Немного погодя я вернулся домой и положил мясо в холодильник.
Они молчали. Барбара ничего не говорила. Какие-то птицы проскакали по газону мимо цветника, большие темные птицы, они слушали червей. Карл следил за ними: подскок, остановка, голова склонена на бок в ожидании, снова подскок. У дома в легком послеполуденном ветерке шевелили ветвями березы.
– Плохо, когда люди не заботятся о своих животных, – сказала наконец Барбара.
– А может, и не очень. По крайней мере для меня это было неплохо. Произвело на меня сильнейшее впечатление. От которого я до сих пор не оправился. Так и вижу того кота, как он лежит в длинной мокрой траве.
– И что это было за впечатление?
– После него я начал терять интерес к своим хобби. Оно показало мне, что в мире что-то не так. И я начал отдаляться от всех своих хобби и связанных с ними вещей. Иногда мне хотелось к ним вернуться. Я и сейчас еще иногда об этом думаю. Они занимали в моей жизни столько места. Я мог бы продолжать. Стать биологом. Работать с микроскопами и слайдами. Может, зря я по этому пути не пошел. Мне все это снится. Во сне я вижу себя в старом книжном магазине, заваленном старыми журналами о приключениях. Или в магазине, где продают марки и все стены увешаны старинными редкими марками. Я собирал марки и журналы. У меня были кучи разного пыльного барахла.
Карл закрыл глаза и прикрыл локтями лицо от солнца. Вздохнул.
– Как хорошо, – сказала Барбара.
– Да, тепло и уютно. Трава и солнце. Ожидание новых хозяев. Дремота, ничегонеделание, снова ожидание. И так пока вокруг растет трава. Она и сейчас растет вокруг нас и под нами. Все выше и выше. Тянется вверх. – Голос Карла стал тише. – Вокруг и вверх. Пока совсем нас не скроет.
– Почему ты так говоришь?
– Как будто мы все умерли. Все, кто здесь есть. Немногие оставшиеся. Тихо легли, вытянулись, сложив руки на груди. И ждем, когда нас придут хоронить. Эти новые хозяева. Они нас и похоронят. Они уже идут из-за холмов. Скоро мы услышим шум их шагов. Рев их – их катафалков. Далекий рев, который становится все ближе и ближе.
Он зевнул и умолк.
Барбара повернула голову, глядя на Карла, который лежал подле нее, вытянувшись на траве, прикрыв глаза локтями и открыв рот. Вид у него был очень юный. Кожа чистая и бледная. Рослый. Футов шесть, наверное. Таких здоровяков, как он, она, пожалуй, и не встречала. Только Карл не мужчина. Он мальчик. Мальчик, страдающий о своем микроскопе, марках и книжках.
Но когда-нибудь и он начнет стареть, как все. Усохнет и увянет, как все остальные. Так что он говорит правду. Они все умрут, и их останки зароют в землю, в мокрую землю. Под траву. Туда, где никогда не светит солнце. Туда, где холодно и темно и ползают разные твари. Слепые твари, движущиеся на ощупь. Холодные липкие твари, которые тычутся в тебя и щекочут. Которые оставляют след, как слизняки.
Барбара села. Пот тек по тыльной стороне ее шеи. Было жарко. Стоял жаркий, солнечный день. Она набрала полную грудь свежего воздуха. Он хорошо пах. Березовой листвой и всеми цветами сразу. И подсыхающей травой вокруг. Она снова посмотрела на мальчика. Он снял руки с лица. Его густые светлые волосы блестели на солнце. До чего у него гладкая кожа! Даже на подбородке и на шее. Да бреется ли он вообще? Может, не так часто. Барбара долго смотрела на него, не двигаясь. Такой большой и юный, совсем юный. Все еще думает о детстве. Он как сегодняшний день. Как солнечный свет, как деревья и сад, полный цветов. Так же светел, блестящ и полон жизни. Она видела капли пота, выступившие на его шее поверх рубашки. Он весь прогрелся на солнце, и она тоже прогрелась. Она потерла глаза, сонно зевнула.
Карл открыл глаза.
– Марк-твеновская погода, – сказал он. – Сразу вспоминается Миссисипи. Плоты, сомы.
Глаза у него были голубые. Теплого, дружелюбного цвета.
– Спать хочется.
– Так поспите.
– Нет. – Она внезапно отпрянула, отодвинулась от него. – Нет, спасибо. – Почему-то ей вдруг вспомнился Верн и провисающий матрас на ее кровати. Простыни, одежда. Верн со стаканчиком тепловатого виски в руке. – Я уже поспала, в свое время.
– Знаете, если сложить вместе все время, которое человек проводит во сне…
– Мы сегодня уже об этом говорили.
– Верно. Кажется, говорили. Простите.
Барбара кивнула.
– И все-таки это интересно, – сказал Карл немного погодя. – Интересно об этом думать. На сон уходит время. Время – фундаментальная проблема философии. – Он с надеждой ждал, но Барбара молчала. Она закурила вторую сигарету и теперь смотрела на ее тлеющий кончик, погрузившись в собственные раздумья.
– Что? – резко переспросила она.
– Ничего, я просто говорю о времени.
– А.
– А вы о чем задумались?
– Ни о чем. – Она покачала головой. – Совсем ни о чем. Продолжай, что ты хотел сказать.
– Вот я и говорю. Знаете, я даже начал писать об этом эссе. О времени и переменах. О смерти, о росте. Пытаюсь подвести в нем итог своим размышлениям. Что-то вроде научного труда.
Она кивнула.
– Свод всего, во что я верю. Мое философское кредо. Я даже завернул его в бумагу и перевязал бечевкой на всякий случай.
