Владимир Щербаков - Фантастика 1977
— Рассказывайте, — сев, попросил Руков. — Пока не поздно.
— Вчера я диктовал наши злоключения на Тривиане и забыл, какого числа вышли на стационарную орбиту. Потом выяснилось, что я совершенно не помню, что мы там делали первую неделю. Дальше — больше. Все заплавало, и я вызвал вас.
— Вы так спокойно об этом говорите! — качнул головой Руков.
— А что, плакать? — раздраженно сказал Мианов. — Двенадцать парней лежат, Славка при смерти. или около того. Я во всей ситуации счастливчик!
Он с некоторым сожалением поглядел на Рукова и продолжал:
— Потеря идет очень плавно, я почти ничего не замечаю. Заразу на «Солнечный» все-таки принес Слава. И подобрал он ее на Тривиане, чтоб ей сойти с орбиты!.. Он заразил всех наших еще там, а меня позже, уже в корабле. И экранировать Канонова вам нужно где-то со второй недели пребывания. До отлета.
— Значит, девять дней под установкой?
— Да, девять.
— Четырнадцать дней — смертельно. Четырнадцать минус девять — пять в запасе, но он болен. Это невозможно.
— Стройный расчет, — буркнул Мианов. — Плюс еще то, что не знаю ни одной болезни с потерей памяти, которая была бы заразной.
— Ну, здесь вполне пойдет радиация, стирающая верхние слои памяти. Что-то типа лучевого передатчика. Поражает мгновенно. Скажите, вам не приходилось выходить в открытое пространство при возвращении?
— Нет. Это пока помню. Пока. Но ведь тогда нас нужно изолировать! Сегодня я, а завтра — Светланка, Анна Ивановна, Лида, вы! Как до сих пор не сделали такой простой вещи! С ума сойти!
— Излучатель был слаб, болезни хватило только на тринадцать человек и в разной степени.
— Скажите, а разве нельзя прогнать по экрану эти девять дней в ускоренном темпе?
— Можно. Но источник, повторяю, настолько слаб, что вы даже не заметили поражения. Ярослав в том числе. Спасибо, если найдем минуту заражения, не замедляя, а вы хотите ускорять.
— Я уже ничего не хочу, — проворчал Мианов. — И так плохо, и этак невозможно!.. Что ж вы желаете делать?
— Придется забирать Канонова в Институт и экранировать с промежутками, — помолчав, ответил Руков.
Глаза Мианова заблестели.
— Ну смотрите, товарищ ученый! Возвращайте нам Славку!..
Исследователь связался с Институтом и попросил привезти в Особую Палату космонавта Шестой Освоительной Ярослава Канонова.
Потом он достал пилюльку концентрата и в раздумье посмотрел на нее. Если бы такой можно было вылечить всех!..
Атомка, неутомимая и исполнительная, взяла курс на Институт. Предстояло настраивать установку.
Через два дня Руков показался в Особой. Он придирчиво оглядел ослепительные стены, белоснежные комбинезоны врачей. К нему подошла Лида, исполнявшая при больном роль сиделки. Руков не хотел брать ее в Институт, но пришлось согласиться: лежа в павильоне, космонавт звал ее сквозь стиснутые зубы, и отвлечь его не было возможности.
— Михаил Константинович, — сказала Лида, заглядывая Рукову в глаза, — ассистенты предлагают по-другому проводить выявление.
— Вот как! — нервно фыркнул Руков. Он сильно переутомился за последнее время, да и сложная настройка аппарата отняла много сил. — Как же, позвольте спросить?
— Не нужно начинать с раннего слоя, — нисколько не смущаясь его тоном, говорила Лида. — Сначала мы зафиксируем самый отлет, затем несколько часов до него и так далее. Всю запись проведем в несколько ускоренном виде, компьютеры будут замедлять уже без участия больного.
Руков молчал, разглядывая листки, покрытые знаками.
— Да, действительно лучше, — пробормотал он. — Хорошо.
Через шесть часов давайте больного в зал.
…Жгуче вспыхнули юпитеры. Вогнутая поверхность чаши с лежащим внутри космонавтом съежилась под пристальными глазами лазеров. Люди в белом провезли по монорельсу главную установку. Голубым светом зажегся стенной экран. Люди, подобно светлячкам, укрылись за переборками, оставив неподвижного космонавта наедине с бесстрастными машинами, решавшими сегодня его судьбу.
— …Три. Два. Один.
— Пуск! — Белый зал словно вспыхнул. Десятки лиц в непроницаемых очках за перегородками вперились в экран. На его шершавой поверхности задвигались тени.
Но лишь постепенно они оформились во что-то многоцветное и рельефное. Щёлкнула кнопка записи.
Холмы поросли густой травой, маленькое солнце карабкалось вверх, багровея от усталости. Вдали воздух становился лиловым и дрожал в рассветном мареве.
— Ну и красота!.. — громко прошептал кто-то невидимый.
Как бы в подтверждение этих слов точно три взмаха ножа один за другим вспороли небо, и фиолетовые полосы брызнули на его пыльную гладь. У самого горизонта зареял светолет, играючи выделывая изящные петли.
— Ты знаешь, — опять заговорил тот же голос, — странно, но я совершенно не хочу улетать…
— Зря. В этой планетке есть что-то чертовское — не могут освоить с шестой попытки!
Крупным планом показались спорящие: Ярослав и кибернетик Листов.
— Удивительно… Универсально… — пробормотал Руков. — Показывает себя со стороны!
— У нас такая работа, — засмеялся на экране Ярослав. Сегодня здесь, завтра там, а послезавтра на том свете…
— А ты что, жалеешь?
— Нет! Конечно, нет! Разум в оболочке корабля плюет на вселенную и лезет вперед… Заманчиво!
— Потянуло на символику! — свистнул Листов. — А ведь верно… Пошли на стартовую. Не терплю дожидаться вызова. Летишь в Седьмую?
— Не знаю. Мне бы подальше. Люблю двойные солнца…
— Акиноров тоже рвался за кратными светилами, светлая ему память… — вздохнул Листов.
— Идем, — хмуро оборвал его Ярослав.
— Он не болен, — сказал Руков. — Давайте ускорение передачи.
Космонавты, не говоря ни слова, быстро зашагали прочь.
Их лица были спокойны.
Когда тяжелая створка люка скрыла их в корабле и из сопел вырвался первый сноп огня, Руков задумчиво проговорил:
— Выключайте. Вот вам и пожалуйста, — обернулся он к Лиде. — Буквально самый верхний слой, и ни признаков заболевания, ничего. Даже не надо давать замедленную.
— Значит, теперь можно взять поглубже… — неуверенно сказал кто-то из ассистентов.
— И снова ничего? Нет, теперь начинайте со второй недели.
— Михаил Константинович! — взмолилась Лида. — Попробуйте еще раз!
Помощники одобрительно зашумели.
— Что за бредовая идея! — раздраженно сказал Руков, садясь на место. — Хорошо. Новый, и последний, раз. По местам.
Лицо космонавта в нише было необычайно бледно, глаза совсем стеклянные. Казалось, он перестал дышать.
