Станислав Лем - Человек с Марса (Сборник)
Горная цепь ниспадала к востоку мертвыми окаменелыми волнами. Под нами — бесконечное море тумана, исполосованное тонкими линиями теней, переходящих вдали в бурый и лиловый цвета. И до самого горизонта — только туман, распадавшийся на узкие полоски. В него погружался склон нашей вершины, прорезанной на середине скалистым ущельем. Через этот пролом ползли облака, сквозь которые просвечивала поверхность скал, лежавших в глубине.
Арсеньев разостлал на камне карту, определил с возможно большей в этих условиях точностью направление, в котором находился «Космократор», и расставил нас метрах в пятнадцати друг от друга в самых высоких точках. Мы пытались вызвать товарищей по радио. Среди отдаленных шорохов, доносившихся словно со всех сторон сразу, в наушниках иногда раздавались мерные сигналы. Это автоматический передатчик ракеты через каждые пятнадцать секунд посылал по два прерывистых звука. Мы слышали ракету, но она не откликалась на наши вызовы. Быть может, расстояние было слишком велико, или же от Мертвого Леса тянулись радиоактивные облака, гася слабые волны наших приборов. Во всяком случае, через час мы собрались вокруг Арсеньева в унылом молчании. Арсеньев разложил карту и задумался.
— Нам, как видно, придется все же заночевать, — сказал он. — Сумерки начнутся сегодня, через каких-нибудь восемь-десять часов. Мы должны встретить их в укрытии… Надо ожидать сильной бури.
Он вгляделся в туман, расстилавшийся несколькими сотнями метров ниже.
— Дорогу выбирать мы не можем, — прибавил он, — поэтому пойдем вот так. — Он начертил прямую как стрела линию, направленную к ракете.
— Но нам нужно подождать, — заговорил я, — по крайней мере с час. Спускаться, как известно…
— Спускаться будет легче, чем подниматься, — быстро проговорил Арсеньев, а когда я удивленно взглянул на него, он многозначительно положил мне руку на плечо. Я умолк.
Вскоре Райнер отошел, и профессор приложил свой шлем к моему — соприкосновение металлических шлемов позволяло услышать голос без помощи радио. Выключив свой прибор, Арсеньев сказал:
— Не обо всем нужно и можно говорить.
— Из-за Райнера?
Он кивнул головой. Химик вернулся, и мы не обменялись больше ни словом. Прислонившись к шероховатым скалам, мы вглядывались в туманную пропасть почти не видящими от усталости глазами. Через некоторое время наверху начало что-то твориться. Тучи густели, как рыбий клей, брошенный в кипящую воду, расплывались кольцами, скручивались, делались все легче и светлее, и вдруг в них показался просвет. Он быстро исчез, но рядом появился другой. В нем засияло небо.
Ветер все сильнее раздувал пушистые клубы.
— Черт возьми!
— Чего вы ругаетесь? — спросил астроном.
— Небо, профессор, небо!
Небо было зеленое. Это был прозрачный, чистый смарагд, словно расплавленный в стекле цвет первых трав, пронизанных солнцем. Очень высоко плыли перистые, совершенно золотые облака.
— Очевидно, углекислота, — заметил Райнер. Меня порадовало то, что он заговорил; значит, апатия еще не вполне овладела им.
Между тем туман в долине кое-где осветился, потом ярко запылали края большой тучи, и из-за нее выплыл огромный пламенный диск, уже сильно склонившийся к закату. Мгновенно вспыхнуло страшное зарево. Поверхность тумана засверкала, словно залитая кипящим металлом. Вслед за тенью, убегавшей с неслыханной быстротой к горизонту, неслась оргия света. Из бездны вставали горы раскаленной меди, красно-кровавые пропасти, пещеры и гроты с зыбкими стенами, а солнце пронизывало их блеском, прорезая в подвижной, словно живой массе золотые трещины. Весь этот океан беззвучного пламени дышал: над ним носились лиловые и розовые дымки, в которых трепетали полосы многократно повторенных радуг. Но вот туча снова надвинулась на солнце, и вся цепь облаков погасла, покрывшись бесконечной серой тенью.
— Дорого мы заплатили за то, чтобы увидеть это зрелище, — горько произнес Райнер.
Я опоясался веревкой и подал другой конец Солтыку. Он, заложив веревку за пояс, направился к склону. Арсеньев шагал первым, я за ним, потом Солтык; Райнер, тяжело ступая, шел последним. Так началось наше возвращение.
Долго спускались мы в тумане. Иногда он густел настолько, что силуэт астронома, шедшего впереди, исчезал в нем. Взор тонул в серой массе: контуры дороги, ближайших скал, даже вытянутой руки становились неясными. У меня было ощущение, будто я весь растворяюсь в этой мгле, будто это кошмарный сон, в котором теряешь ощущение реальности существования. Тогда я окликал товарищей, и их голоса на время разгоняли гнетущее чувство одиночества.
Какое-то время скала звонко отзывалась под ударами топориков, потом зашуршал щебень осыпей, а после трехчасовой ходьбы шаги наши стали приглушенными и ноги начали вязнуть в рыхлом грунте.
Мы не знали, равнина это или куполообразная возвышенность, так как на показания анероидов нельзя было полагаться — они уже некоторое время вели себя как-то беспокойно. Давление воздуха росло медленнее, чем можно было ожидать по темпам нашего движения: вероятно, приближался период низкого давления, связанный с надвигавшимися сумерками.
Вскоре ровная местность снова начала понижаться. Мы спускались все ниже и ниже. Насколько можно было судить в таком густом тумане, мы находились в крутом овраге, напоминающем русло высохшей реки, и спускались по его изгибам. Вдруг под ногами почувствовалась сплошная скала. По ней можно было идти как по тротуару — такая она была ровная и гладкая.
Я изумленно осмотрелся, но ничего не увидел. Солтык, ведший нас по компасу, остановился.
— Там что-то есть, — указал он на большое пятно, темневшее в сером тумане.
Я наклонился и провел рукой по камню.
— Вот что, — сказал я, — возможно, я ошибаюсь, но это, по-моему, квадратные плиты. Я чувствую стыки под ногами… Это самый настоящий тротуар!
— Тротуар? А может быть, здесь найдется и ресторан? — спросил Райнер. За время пути нам уже не раз пришлось выслушивать его шутливые высказывания с некоторой примесью горечи. Арсеньев направил индукционный аппарат в сторону пятна овальной формы, маячившего перед нами невдалеке.
— Времени у нас мало, — произнес астроном, — но… Кто из вас пойдет туда со мной?
Вызвались мы с Солтыком, химик, поколебавшись, тоже присоединился к нам. Гладкая полоса, которую я назвал тротуаром, поворачивала и поднималась не очень круто. Пройдя шагов двадцать, мы очутились перед зияющим отверстием. Туман здесь был реже, и лучи наших фонарей скрещивались в нем светлыми полосами. В их свете обрисовалась большая пещера. В глубине под стеной виднелось что-то. Я побежал к этому предмету по осыпающемуся гравию. Это был металлический цилиндр, частично погруженный в грунт и закрытый металлической крышкой. Я нажал плечом. Между диском и цилиндром появилась узкая черная щель. Она быстро расширилась, и крышка с лязгом соскочила. Внутри было пусто.
