Сергей Синякин - Операция прикрытия
— Что понимают американцы? — спросил Сталин. К Берии он не обращался и даже не смотрел в его сторону, следовательно, этот риторический вопрос Сталин обращал к самому себе, поэтому Берия терпеливо ждал продолжения. Паузы между словами и фразами были достижениями ораторского искусства вождя, как и привычка говорить тихо. Тихий голос заставлял невольно прислушиваться, а многозначительные паузы — искать в сказанном скрытый смысл.
— Американцы понимают силу. — Трубка вождя описала замкнутый полукруг. — Нет никаких сомнений, что сила — единственный аргумент в любом споре. Как говорится — выше, лучше, быстрее. И тогда тебя станут уважать. Слабое государство подобно немощному человеку: пока ты не проявишь себя исключительным, тебя не замечают. Империя, Лаврентий, — вот высший тип государства. Неисчерпаемые людские ресурсы, помноженные на мощь науки и техники. Несомненно, нам угрожают, все эти дипломатические выверты не могут скрыть этого факта. А на угрозу необходимо отвечать силой. Только так можно заставить себя уважать.
Сталин присел на краешек стола, положил больную сохнущую руку на колено.
— Не понял? — спросил он. — Это не важно. В политике, Лаврентий, ты познал лишь азы, можно сказать, добрался до арифметики. А высшая математика доступна только избранным. Гитлер бы меня понял, Рузвельт и, пожалуй, Черчилль.
Улыбчиво топорща седые усы, вождь подошел к молчащему Берии и хлопнул его по плечу.
— Звони, — приказал он. — Пусть что-нибудь трофейное покажут. Можно эту… в которой Марика Рокк играет. Красивая, стерва. Как фильм называется?
— «Девушка моей мечты», — не задумываясь, сказал Берия. — Адольф эту картину любил. Раз в месяц ее смотрел.
— Ты смотри, — удивленно сказал Сталин. — Хоть и с одним яйцом родился, а толк в женщинах знал!
В довоенное время и даже во время войны ведомство Лаврентия Павловича Берии исправно поставляло вождю сплетни о фюрере. Сталин постоянно требовал, чтобы ему докладывали о личной жизни Гитлера, особенно о каких-либо отклонениях от нормальной жизни. Иной раз радисты, передававшие радиограммы из Германии, даже не представляли, что за информацию они передают, рискуя своей жизнью. Среди бабельсбергских красоток у госбезопасности имелись свои информаторы, да и актриса Ольга Чехова,; которая близко сошлась с любовницей фюрера Евой Браун, исправно передавала вместе с важнейшей развединформацией последние светские сплетни, поэтому Сталин знал, кто и с кем спит, у кого что болит, а просмотрев копию пленки, на которой Гесс занимался в туалете онанизмом, брезгливо сказал: «Бедная страна, у которой такие вожди!»
Берия тогда, помнится, поддакнул, хотя только накануне его разведчики доставили специально для Сталина альбом с рисованной порнографией. Имени художника, рисовавшего эту пакость, Берия не запомнил, но вот зачем Сталину понадобились эти альбомы, отлично понимал и оправдывал — у всех великих людей есть свои маленькие слабости.
Вот и сейчас он ничего не сказал, а лишь торопливо и угодливо потянулся к большому черному телефону, чтобы позвонить в ведомство и дать указание подготовить кремлевский кинотеатр и пригласить переводчика потолковее — вождь дилетантов не терпел, запинки переводчика воспринимал не иначе, как отсутствие должного профессионализма, поэтому всегда долго пенял руководителям, которые держат на работе плохого специалиста. В большом окружении вождя все должно было быть только первосортным. Осетрины второй свежести, как это известно, не бывает.
Глава десятая
Группа ушла к пещере.
Хорошие были профессионалы — едва отошли от лагеря, так сразу их не стало видно. Растворились в снежных просторах. Что и говорить, выучка у орлов Звягинцева была отменная — ночное заснеженное пространство не выдавало их даже звуком, так вся амуниция была подогнана и подтянута. Этого и следовало ожидать — у диверсанта вся его жизнь от тишины и маскировки зависит. Но тем не Менее Яковлева это впечатлило. Оставшийся при нем радист из группы Звягинцева неторопливо забросил антенну на дерево, проверил связь и скрылся в палатке, предательски громыхнув в ней банкой о примус.
Некоторое время Яковлев прилежно наблюдал за далеким входом в пещеру, но ничего не заметил, даже тени подозрительной у входа в пещеру не мелькнуло.
Луна несколько поднялась над горизонтом, но светлее от этого не стало.
Высоко в небе послышался тяжелый рокот мотора. Невидимый самолет кружил над горами, выискивая костры, разжечь которые подполковник Звягинцев направил двух своих диверсантов. Потом в небе возник зеленый движущийся к земле шар. Не долетев до деревьев, выставившихся вверх черными острыми зубами, шар погас, но вслед за ним вспыхнуло еще два огонька — летчик костры засек и подавал знаки встречающим самолет на земле. Яковлеву показалось, что он заметил, как к земле скользнула легкая тень, но скорее всего это был обман зрения. Рассмотреть что-либо на таком расстоянии было невозможно, вот зрение и выдавало картинку, которую жаждал увидеть томящийся ожиданием мозг.
Яковлев отложил бинокль, снял варежку и еще не застывшими пальцами протер слезящиеся глаза.
— Наум, — послышалось из-за спины. Яковлев медленно обернулся.
У него за спиной темнел силуэт человека. Лица его не было видно, только по голосу Яковлев узнал Блюмкина.
— Зачем? — спросил Яковлев. — Зачем ты вернулся?
— Пойдем с нами, — сказал Блюмкин. — Ты знаешь, мы нашли общий язык. Они действительно из другого мира, Наум. Хочешь побывать там? Пойдем с нами.
После того, как я вас едва не пристрелил? — ухмыльнулся Яковлев. — За кого ты меня держишь, Яков? Я не ожидал, что ты стал таким наивным. Вам повезло, так зачем же испытывать везение еще раз? В следующий раз удача может оказаться неблагосклонной. Сколько раз тебе везло? Ты не считал, Яша? Первый раз тебя могли убить в тринадцать лет во время погрома в Житомире. Тебе повезло, что черносотенец оказался пьяным и не сумел догнать тебя. Второй раз тебя должны были расстрелять большевики за участие в мятеже и расстрел Мирбаха. Но судьба пощадила тебя еще раз. Возможно, это тоже было случайностью. В третий раз ты должен был умереть под Харьковом, когда тебя избили и бросили умирать на морозе петлюровцы. Но ты опять выжил. В Киеве ты мог оказаться под пулей по меньшей мере трижды. Повезло? А в экспедиции Рериха, когда тебя взял английский патруль, тебя ведь расстреляли бы, не подвернись повод для побега. В документах сказано, что ты расстрелян за измену делу революции. Твой дружок Юрка сделал эту надпись поперек твоего личного дела. Но ты снова уцелел. И сегодня ты опять перехитрил меня. Я не знаю, почему судьба так хранит тебя, для каких целей, но скажу тебе одно — не испытывай счастье. Когда-нибудь твое везение кончится, Блюмкин. Зачем ты пришел? По мою душу?
