Евгений Прошкин - Слой
Ни вывесок, ни табличек у крыльца не было, поэтому казино Костя нашел не сразу. Час ему понадобилось на то, чтобы расшифровать намек Петра, и еще два — на поиски «Золота нибелунгов».
У здания стояло несколько машин, но Константину они не мешали. Подходы к казино были как на ладони.
Он оторвался от прицела и почесал нос. Двадцать один сорок. Осталось только ждать.
Сначала появился сотник. Откуда он пришел, Косте было не видно — углы казино загораживали ближние дома. Отвлекаться на часы он уже не мог, но внутренний хронометр подсказывал: где-то без двух или без трех минут десять.
Петр достал сигареты и закурил. Константин обратил внимание, что на сотнике новый бежевый пиджак в тонкую клетку. Странно, раньше у него такого не было. Костя ради забавы поймал в перекрестие его глаза. Взгляд сотника ему не понравился.
Петр неожиданно сдвинулся с места. Константин повел стволом — к казино подруливал темно-синий «Сааб».
Сначала из машины вышел Сапер. Поприветствовав сотника, он открыл заднюю дверцу и подал руку Людмиле. Вслед за ней показался Немаляев.
Константин осторожно вздохнул и положил палец на курок.
Людмила в вечернем платье ничего не выиграла и ничего не потеряла — все такая же стройная черная, жгучая. А Немаляеву, похоже, нездоровилось. На утренней встрече он выглядел бодрым и жизнерадостным, теперь же его лицо приобрело восковую прозрачность, а твердый, литой подбородок чуть подрагивал.
«Уж не покойник ли ты, Сан Саныч», — подумал Костя, целясь ему за ухо.
Петр, Немаляев и Людмила о чем-то разговорились и не спеша направились к подъезду. Сапер и четверо его напарников зорко обозревали окрестности. Не так зорко, чтоб заметить в пятистах метрах черное окошко со стрелком.
Расстановка была на редкость удачной, и Константин мог снять любого, но он ждал условного знака. Он искренне надеялся, что знака не последует, но в то же время предчувствовал: стрелять все равно придется.
Через перекрестие прицела он рассмотрел прическу Людмилы, потом новый пиджак Петра и бледный лоб Немаляева. Сотник что-то рассказывал.
Костя ждал сигнала. Сигнала все не было.
Троица подошла к двери и остановилась. Людмила поднялась на две ступеньки — теперь Константину удалось бы попасть ей в сердце. Если придется, он так и сделает. Он не хотел, чтобы по ее мордашке лилась кровь.
Немаляев стоял спиной к Косте и, слушая сотника, изредка кивал. В наклонах его головы прослеживался определенный ритм, и поймать момент между двумя тактами Константину не составило бы труда. В затылок. Это надежно.
Петр находился у стены, лицом к мостовой, так что, умей Костя читать по губам, он смог бы понять, о чем они там беседуют. Но нужные слова он не пропустит. Он слишком хорошо их знает. Слишком часто он произносил их сам.
«А может, и обойдется», — подумал Костя. Петр умолк и взял Людмилу за руку. Потом положил ладонь на лацкан своего пиджака и, помедлив, раскрыл рот.
— "Именем..." — увидел Константин.
Винтовка не шелохнулась. Лишь издала звук лопнувшего шарика и снова замерла.
Прежде чем Петр умер, по его носу успела скатиться крупная черная капля. Повисла — и оборвалась на кремовую рубашку.
Петр отшатнулся к стене и сполз на мраморные ступени. При этом полы его пиджака не смялись, а, будто накрахмаленные, застыли, сохраняя форму. Людмила склонилась над телом, но подскочивший Сапер оттолкнул ее к машине и расстегнул Петру пиджак. За подкладку было вставлено что-то светло-желтое, похожее на лист слоеного теста.
Костя перевел дыхание: возьми он пониже, в корпус, сейчас не было бы всех троих.
Он сел и, отложив винтовку, долго раскачивался из стороны в сторону. У него могло и не получиться. Но у него получилось. Он это сделал. Как он осмелился? Он это сделал — ради того, чтобы...
— На месте, тварь! Не шевелиться! — заорали сзади и по бокам несколько голосов одновременно.
Костя продолжал раскачиваться — какая теперь разница?
— Руки на шею! Харей сюда! — скомандовал кто-то.
Он выполнил оба приказа, но качаться не перестал. Это так успокаивало.
— Ты кто? — тихо спросил Константин.
— Пулемет. Слышал про меня? А ты Роговцев, — утвердительно произнес тот. — Да? Нет? Отвечать!
— Да. Тот самый.
Косте хотелось улыбнуться — на прощание. Так делали настоящие герои. Но героем он себя почему-то не чувствовал.
— Ты всех подставил, гнида. Даже своего сотника. Мы его из-за тебя чуть не казнили.
Костя понимающе моргнул — сказать ему было нечего.
— Именем Народного Ополчения... — объявил Пулемет.
Костя хотел улыбнуться — как герой. Но у него не хватило сил.
ЭПИЛОГ
Тоннель все не кончался.
Переднее колесо скрипело и притормаживало — от этого каталка стремилась развернуться и чиркнуть о левую стену. Санитар матерился и сбивался с шага. Не будь у него за спиной сопровождающих, он бы не спешил.
Костя лежал с закрытыми глазами, но почему-то видел все: уставшего санитара, бесконечность зеленого кафеля и стойку с перевернутой бутылью. Из нее по желтоватой трубочке что-то текло — и втекало прямо в него. Тела Константин не чувствовал.
Каталку завезли в лифт, и сопровождающие встали рядом. Обе — женщины. Обе — красивые. Зачем он умирает?
По мере того как кабина поднималась, стала слышна музыка. Здесь еще помнили о музыке... Песня про любовь кончилась, и голос начал рассказывать о погоде на завтра. Зачем ему завтра?
Завтра будет уже без него. Костя знал, что не выживет.
Санитар лязгнул раздвижной перегородкой и вытолкнул тележку в коридор. Их уже ждали. Сосредоточенный мужчина взял в изголовье какие-то бумаги. Второй, в зеленом халате, покатил Костю дальше.
Его ввезли в большую светлую комнату и переложили на стол. Он увидел лица врачей и с тоской понял: они бессильны.
— Вряд ли, — сказал мужчина сопровождающим. — Один шанс из ста.
— Не уходи, — попросила Настя, заглядывая Константину в глаза. — Не уходи, ты мне нужен. Людмила прижала к губам платок и отвернулась. Сбоку что-то зашелестело. Потом звякнуло. Голоса поплыли разведенной акварелью.
— Давление падает.
— Адреналин.
— Падает. Сердце не держит.
— Он в коме.
— Массаж.
— Пульса нет.
— Готовьте...
— Нет пульса. Все, — спокойно произнесли рядом.
Чья-то рука задернула черную шторку.
* * *
Проснуться и ждать. Не открывать глаз, пока не назовут по имени. Они должны это сделать, иначе как он узнает?
Веки пропускали жидкий свет зимнего утра. Часов восемь. Скоро начнут подниматься, кто — по собственной воле, кто — под окрики медсестры, но так или иначе к половине девятого все уже будут на ногах. Он догадывался, что это коснется и его тоже, но пока не торопился. Пусть его разбудят.
