Айзек Азимов - Звезда по имени Галь. Земляничное окошко
В дальних комнатах, залитых мягким зеленым светом, точно лесная чаща, так славно, по-осеннему шуршат листы, пронесется еле слышный вздох, мелькнет еле уловимая усмешка, слабое движение руки, блеснет кольцо, понимающе, по-беличьи зорко глянет чей-то глаз. Меж наполовину опустевших полок пройдет запоздалый путник. В невозмутимой фарфоровой белизне туалетной комнаты потекут воды к далекому тихому морю. Мои люди, мои друзья один за другим уходят из прохладных мраморных стен, от зеленых прогалин, в ночь — и эта ночь много лучше, чем мы могли надеяться.
В девять я вышел из библиотеки и подобрал брошенный ключ. Со мною вышел последний читатель, старый человек; пока я запирал дверь, он глубоко вдохнул вечернюю свежесть, посмотрел на город, на почерневшую пятнами от погасших искр лужайку и спросил:
— Могут они прийти опять?
— Пускай приходят. Мы к этому готовы, не так ли?
Старик взял меня за руку.
— “Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и теленок и молодой лев и вол будут вместе…”[10]
Мы спустились с крыльца.
— Добрый вечер, Исайя, — сказал я.
— Спокойной ночи, мистер Сократ, — сказал он.
И в темноте каждый пошел своей дорогой.
Эдмонд Гамильтон
Гостиница вне нашего мира
Главное — не награда, а борьба.
В тот вечер Мерилл совсем пал духом. Он тревожился не за себя, но за старика в соседнем номере убогой гостиницы: этот худощавый седой человек в очках был один из четверых крупнейших государственных деятелей послевоенной Европы.
После долгих лет изгнания Карлос Гвинард возвратился на родину, на Балканы, чтобы помочь своей несчастной стране выйти из хаоса, — только он один и мог бы тут помочь. Но в этот вечер даже Гвинард, измучась неудачами, в отчаянии признался, что не в силах удержать свой народ на краю пропасти.
— Слишком сильная нетерпимость, слишком много старых счетов и обид, слишком много честолюбцев, — печально сказал он Мериллу, когда закончилось последнее в тот день совещание. — Боюсь, надеяться не на что.
Мерилл был всего лишь скромный американский лейтенант, которому начальство поручило охранять старого государственного мужа, но за последние недели они с Гвинардом стали друзьями.
— Вы просто устали, сэр, — попытался он подбодрить старика. — Утро вечера мудренее, завтра вы увидите все не в таком мрачном свете.
— Боюсь, что для этой части Европы настанет долгая, долгая ночь, — пробормотал Гвинард.
Худые плечи его опустились, глаза, всегда живые, приветливые, потускнели и смотрели затравленно.
— Может быть, они мне помогут, — вдруг прошептал он. — Это против наших законов, но… — он умолк на полуслове, ощутив на себе изумленный взгляд Мерилла. — Спокойной ночи, лейтенант.
Вот с этой минуты Мерилл и не находил себе места. Такой славный старик, и такой почтенный, его уважают во всем мире, тяжело видеть его угнетенным и отчаявшимся. И ведь он взвалил на себя огромный, поистине геркулесов труд…
Мерилл подошел к открытому окну. Над темным, изуродованным бомбежками городом завывал леденящий ветер. На севере поблескивала под звездами река. Хоть война и кончилась, на этой земле еще почти всюду было темно. Быть может, если Гвинард потерпит неудачу, здесь и вовсе не засветятся огни?
Что это бормотал старик, какие такие “они” ему помогут? И что там против законов? Может, он затевает какое-нибудь тайное совещание? Уж не хочет ли он ускользнуть на это совещание без своего телохранителя?
Мерилл вдруг струхнул. Если он недоглядит и с Гвинардом что-нибудь стрясется, его, конечно, разжалуют, но дело не в этом. Просто он привязался к старику, а здесь в темном городе немало таких, что рады бы его прикончить, дай только случай. Нет, Гвинарду никак нельзя выходить одному…
Лейтенант подошел к соседней двери и прислушался. В спальне — тихие шаги. Подозрительно! Уже час, как Гвинард ушел к себе. Видно, он и впрямь собирается потихоньку выйти из дому?
Мерилл тихо приотворил дверь. И замер от неожиданности.
Гвинард стоял посреди комнаты спиной к нему. Над головой он держал карманные часы, пальцами другой руки перебирал по массивной крышке, усыпанной драгоценными камнями.
Уж не сошел ли он с ума? Ему так достается, мог и не выдержать… и однако в нелепом занятии старика Мериллу почудилась некая трезвая сосредоточенность.
Он не впервые видел часы Гвинарда. Любопытная штука: золотые, очень большие и тяжелые, и на крышке — сложный узор из крупных самоцветов.
Сейчас Гвинард, подняв часы над головой, один за другим нажимал на камни. В этом было что-то странное, зловещее, и Мерилл невольно шагнул ближе.
Вот он уже рядом со стариком, тот вздрогнул, обернулся.
— Назад, лейтенант! Не смейте!..
Все произошло мгновенно: Мерилл подошел вплотную к старику, тот в ужасе закричал, и от часов на них обоих упал тонкий, трепетный слепящий луч.
Мерилла ослепило и словно бы ударило. Казалось, пол ушел из-под ног, и он падает, падает…
Сознания он не потерял. Но весь мир исчез, и он провалился в ревущую черную бездну. А потом его тряхнуло, и вот он, шатаясь, опять стоит на твердой земле.
Но не в номере гостиницы. Стены, пол, лампы — все исчезло, как по волшебству. Остался один только Карлос Гвинард — Мерилл все еще сжимает его худое плечо.
— Что… — только и вымолвил Мерилл, язык не повиновался ему.
Под ногами — трава, кругом какая-то туманная мгла. Они стоят под открытым небом, но ничего не разглядеть. Только вьется, завивается туман, а сквозь него пробивается слабый зеленоватый свет.
В этом зеленом отблеске он совсем близко увидел худое лицо и расширенные от ужаса глаза Гвинарда.
— Вы прошли со мной! — растерянно воскликнул старик. — Но… но такого никогда не бывало. Это запрещено! Вам здесь не место!
— Что случилось? — хрипло спросил Мерилл. Он ошеломленно озирался, но всюду клубился тот же безмолвный зеленоватый туман. Мрачная, дикая мысль поразила его: — Это был взрыв? Мы… мы убиты?
— Нет-нет, — поспешно успокоил Гвинард. Лицо его выражало безмерную растерянность и тревогу. Поглощенный Мериллом, он, видно, не замечал ничего вокруг. — Но вы, лейтенант… напрасно вы сюда попали. Знай я, что вы стоите у меня за спиной… — тут он взял себя в руки. — Придется отвести вас к остальным, — огорченно сказал он. — Другого выхода нет. А уж они решат, как быть. Если они не поймут…
Его тонкое изможденное лицо омрачила какая-то невысказанная забота.
