Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского
Кириллов атеист. Он не признает традиционного бога. Однако его атеизм, его признание того, что миром не правит кто-то извне, приводит его к мысли утвердить себя как бога. Последнее не означает низведения высокого до низкого, бога до современного человека. Провозглашение себя богом не означает для Кириллова становления над людьми, превращения их в своих рабов. Такое для липутиных, для петруш.
Стать богом, по Кириллову, значит поднять низшее до высшего, довести свое несовершенство до божественного совершенства. Стать не над людьми, а стать над собой. Своим примером утвердить личность человека, показать людям путь. Стать богом для Кириллова не значит прибрать всех к своим рукам, а значит убрать сами эти руки. Бог тот, кто в своем самоутверждении дошел до возможности (а может быть, и до необходимости) убить себя.
Кириллов прежде всего изучил проблему самоубийства. Изучив, считает, что самоубийства совершаются под влиянием внезапно нахлынувших чувств грусти или злости, а также от сумасшествия. Это самоубийства, осуществленные под влиянием момента. Вдруг — и все. Кроме того, к самоубийству приводят рассудок, долгое раздумье над проблемами смысла человеческого существования.
Но самоубийств, по Кириллову, мало. Герой ищет причины, «почему люди не смеют убить себя». Удерживают людей два предрассудка: боль (малый предрассудок) и страх наказания на том свете (большой предрассудок). Если бы эти предрассудки отсутствовали, то самоубийством могли бы кончить все, способные думать и живущие ради «быть». Ибо только способный на самоубийство истинно свободен. «Вся свобода будет тогда, когда будет все равно, жить или не жить. Вот всему цель» [10, 93]. Все будут стремиться к свободе и жить не захочет никто.
На замечание хроникера, с которым Кириллов ведет разговор, что человек не хочет смерти не от страха и боли, а потому, что любит жизнь, слышится ответ: «Это подло, и тут весь обман! — глаза его засверкали. — Жизнь есть боль, жизнь есть страх и человек несчастен. Теперь все боль и страх. Теперь человек жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали. Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек. Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет все равно, жить или не жить, тот будет новый человек. Кто победит боль и страх, то сам бог будет. А тот бог не будет» [10, 93].
Хроникер замечает, что, стало быть, есть тот-то бог, и разговор продолжается. Ответ Кириллова: «Его нет, но он есть. В камне боли нет, но в страхе от камня есть боль. Бог есть боль страха смерти. Кто победит боль и страх, тот сам станет бог. Тогда новая жизнь, тогда новый человек, все новое... Тогда историю будут делить на две части: от гориллы до уничтожения бога, и от уничтожения бога до...
— До гориллы?
— ...До перемены земли и человека физически. Будет богом человек и переменится физически. И мир переменится, и дела переменятся, и мысли и все чувства. Как вы думаете, переменится тогда человек физически?
— Если будет все равно, жить или не жить, то все убьют себя, и вот в чем, может быть, перемена будет.
— Это все равно. Обман убьют. Всякий, кто хочет главной свободы, тот должен сметь убить себя. Кто смеет убить себя, тот тайну обмана узнал. Дальше нет свободы; тут все, а дальше нет ничего. Кто смеет убить себя, тот бог. Теперь всякий может сделать, что бога не будет и ничего не будет. Но никто еще ни разу не сделал.
— Самоубийц миллионы были.
— Но всё не затем, всё со страхом и не для того. Не для того, чтобы страх убить. Кто убьет себя для того, чтобы страх убить, тот тотчас бог станет.
— Не успеет, может быть, — заметил я.
— Это все равно...» ;[10, 94].
Далее Кириллов говорит, что он полностью во власти этих мыслей: «...не знаю, как у других, и я так чувствую, что не могу, как всякий. Всякий думает и потом сейчас о другом думает. Я не могу о другом, я всю жизнь об одном. Меня бог всю жизнь мучил...» [10, 94].
Уже здесь, в первом изложении своей теории, Кириллов показывает свое понимание смысла человеческого существования. Его жизненная ориентация — «быть». Этого же он требует от других людей. Но понимает, что мир и человек пока далеко не совершенны. Не каждый правильно понимает свободу, не каждый стремится к свободе. Свобода же человека — не вне его, а внутри. И желание жить свободно никто, кроме самого желающего, удовлетворить не сможет. Только сам человек, всесильный человек.
Человек — хозяин себе. Но таким делается лишь тот человек, который сумел преодолеть власть над собою «иметь». Пока люди мало совершенны. Они мало заботятся о сохранении себя, своей личности, находясь в плену чувственности. Они любят материальное. Кроме того, человек, как уже говорилось, живет с боязнью боли и страха. Но он, этот человек, в то же время любит боль и страх. Боится и любит — так сложен человек.
Надо преодолеть человека, человека современного. Возвысить человека. Надо показать, что он хозяин своего духа и своего тела. А это показывается и доказывается именно в акте самоубийства.
Для обновления мира и человека совсем не обязательно всем кончать жизнь самоубийством, но каждый должен быть способен на это. Для утверждения высоты человека.
Человек активен, он хозяин себя и мира, он переделывает мир через себя. Он — бог. Бог не вне нас, он в нас. Не человек зависит от бога, а бог от человека.
Уничтожение бога, по Кириллову, есть границадвух частей истории: части, не достойной истинного человека, и части, достойной его. Это — уничтожение бога внешнего, выдуманного. А не внутреннего. Последний, наоборот, утверждается. И если хроникер, иронизируя, считает, что мир после торжества атеизма будет эволюционировать обратно к горилле, с которой он когда-то начал, то Кириллов, наоборот, считает, что тогда-то и только тогда будет расцвет человеческой личности, а с нею и истории. Каждый живет ради «быть».
Способный отдать свою жизнь ради доказательства того, что он еще человек, — это и есть свободный человек, личность. Это и есть бог. Он всемогущ. Не успеет почувствовать себя богом? Может быть. Он будет богом на миг. Для себя. Но кроме того, он — пример для других. Он — костяк, на котором держится человечество.
Желающий переустройства мира человек начинает уничтожение бога не с погрома церквей, а с возвышения в нравственном плане себя до бога. Такие выводы следуют из беседы Кириллова с хроникером.
Позднее Кириллов усилит и разъяснит некоторые аспекты своей теории в разговоре с Петром Верховенским, пришедшим требовать его самоубийства.
Из этой, второй, беседы еще более ясно, что Кириллов не верит в бога внешнего, в загробную жизнь, а следовательно, для него не существует «большого предрассудка». Он знает, что бога нет и не может быть. Это исходный тезис героя. Другим тезисом является утверждение, что бог для человека необходим, и, следовательно, он, бог, должен быть. Эти два тезиса не позволяют человеку, обладающему личностью, существовать. Кириллов удивляется, что при наличии и осознании этих двух противостоящих, несовместимых тезисов люди соглашаются жить. Жить с этими тезисами может лишь безличность. Личность не сможет. По двум причинам. При несовместимости утерян смысл — первая. Вторая — надо дать людям нового бога, если он необходим. То, что бога нет, есть признание свободы, воли человека. Никто, значит, над ним не хозяин, кроме его самого. И Кириллов считает, что в силу этих причин найдется на земле хоть один человек, который захочет убить себя. И тем утвердить себя, человека, в качестве бога. Не конкретного человека, а человека вообще. Не из желания повелевать, а из желания показать могущество человека. По Кириллову: «Если нет бога, то я бог». Или: «Если бог есть, то вся воля его, а из воли его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие» [10, 470].
