Светлана Ягупова - Твой образ (Второе лицо)
Но ни он, ни Октябрева не шелохнулись - так приковал их внимание портрет. Настасья Ивановна вынула из халата платок, промокнула глаза, повторила:
- Садитесь.
Только тогда он перевел взгляд на мать, увидел, какой она стала щупленькой, как небрежно одета - в халате, тапочках на босу ногу - и, как-то сразу потеряв контроль над собой, рванулся к ней. Она растерянно и неловко обняла его. Беспомощно зарывшись лицом в ее грудь, он невнятно промычал: "Мама!"
- Милый, вы так сильно любили моего сына? - неясная тревога охватила ее. - Кто вы?
Октябрева оглушенно смотрела на них, и лишь когда Некторов опомнился, соскользнула в кресло.
Он провел ладонью по лицу, взял себя в руки. Трезвым сдержанным тоном сказал:
- Виталий проходил в моей клинике ординатуру. Способный был человек. Я бы даже сказал талантливый.
"Однако скромности ему не занимать", - отметила про себя Октябрева, но тут же устыдилась своего вывода - ведь он мать утешал!
- Виталий много рассказывал о вас, - продолжал Некторов, жадно всматриваясь в материнское лицо. "Это же я! Узнай меня!" - стучало его сердце. Однако бесцветные от слез глаза матери смотрели на него с отрешенной приветливостью. Часами она могла слушать о своем сыне, поэтому попросила:
- Расскажите что-нибудь о нем. - И обернулась к Октябревой: - А вы знали Виталика?
- Нет, - смутилась Октябрева.
- Мы поженились недавно, - выручил ее Некторов и неизвестно зачем сочинил: - Моя первая супруга скончалась.
- Значит, и у вас горе, - Настасья Ивановна сочувствующе покачала головой.
Ему стало стыдно этой лжи - он никогда не врал матери. Припасть бы сейчас к ее ногам, открыться. Но нельзя.
- Помню, однажды Виталий пришел ко мне сияющий, как медный пятак, начал он сочинять на ходу, чтобы немного отвлечь ее от грустных дум. "Вот, - говорит, - смотри". И достает из кармана орех. Обыкновенный грецкий орех. Раскусывает его и подносит мне на ладони: "Ну? Как тебе нравятся эти полушария, извилины? Чем не мозг человеческий? Вдруг это растеньице - не что иное, как мыслящий субъект?"
- Да, он был выдумщиком, - улыбнулась мать. - Он и опыты проводил какие-то совершенно фантастические.
- Слыхал, - обрадованно подхватил Некторов - может, удастся сделать хоть самый малый намек? - Это были операции по пересадке мозга у обезьян. Очень перспективные эксперименты. Кстати, совсем недавно Косовский и Петельков пересадили мозг от одного пострадавшего в катастрофе человека к другому.
- Тоша что-то такое рассказывала, - поморщилась Настасья Ивановна, - но я не вдавалась в подробности. Все это гак необычно и, знаете ли, страшновато. Но будь Виталик жив, он наверняка оказался бы в числе этих знаменитых ныне хирургов.
- Виталий писал, что вас его работа не удовлетворяла, - помрачнел Некторов. - И напрасно.
Октябрева напряженно следила за нитью опасного разговора.
- Напрасно вас отпугивала его работа, - повторил Некторов. Представьте на миг, что мозг вашего сына удалось спасти.
- Зачем такие предположения, - Настасья Ивановна встала. Было видно, что разговор неприятен ей. - Надо что-нибудь приготовить. - Она вышла на кухню. Некторов пошел следом.
- Утешать не умею, - сказал он, чтобы сгладить неловкость. - Скажу одно: Виталий был бы огорчен, увидев вас такой убитой.
Она вздохнула:
- Знаю. Он всегда оберегал меня. - И опять тревога закралась в ее сердце. Что-то почудилось в интонациях гостя, Пристально взглянув на него, она отвернулась к плите. А в следующую минуту чуть ни вскрикнула - ее обняли за плечи и уткнулись носом а шею точно так, как любил это делать сын. Она стояла, боясь шелохнуться. Вот сейчас обернется и...
"Мама!" - рвалось с его губ, но он сдержался.
- Неладно у меня с сердцем, - Настасья Ивановна присела на ступ. Лицо ее было бледно и растерянно. Некторов быстро прошел в комнату, достал из нижнего ящика серванта аптечку, порылся в ней, отыскал корвалол.
Выпив капли, Настасья Ивановна удивленно взглянула на него:
- Как быстро вы нашли лекарство.
- Ничего странного, - стушевался он." - Обычное место для аптечек у домохозяек. Хотите, скажу, где у вас деньги?
Вошла Октябрева, осуждающе уставилась на него. Он замолчал. В самом деле, разыгрался сверх меры.
- Может, вам что-нибудь помочь по хозяйству? - предложил он. - Двери вон скрипят, смазать надо.
- У вас есть техническое масло? - поспешила Октябрева, боясь, что он опять невольно сделает промах и бросится за маслом в свои закрома.
- Право, не знаю. Надо посмотреть в шкафу, на балконе.
- А я схожу в магазин. Что вам купить?
- Зачем же такое беспокойство? - смутилась Настасья Ивановна. - Мы с Гошей тут сами потихонечку.
- Разве Тоша у нас... у вас? - оторопел Некторов.
- Да, - кивнула она, не заметив его оговорки. - Правда, ей нельзя носить тяжелого, но по дому справляется.
- Вот я и схожу, куплю овощей. А Ваня петли смажет и отдохнет немного. Ему нельзя переутомляться, он недавно вирусным гриппом переболел. - И, уходя, Октябрева бросила на Некторова тревожно-предупредительный взгляд.
Он занялся хозяйством: смазал петли, починил кран в ванной. Все это время из кухни доносились частые вздохи матери, и было так тягостно слышать их, что опять не выдержал, подошел к ней, обнял:
- Прошу, не надо гак мучиться, - сказал проникновенно, поцеловал в лоб и ушел в свою комнату.
Сел в кресло, закрыл глаза. Выходит, он выиграл у Манжуровой прошлогодний спор, когда после заседания кафедры допоздна сидели в лаборатории. Дым стоял коромыслом, и они втроем - Петельков, Манжурова и он - строили домыслы, что будет испытывать человек с пересаженным мозгом к своим друзьям, родственникам. Помнится, Манжурова цитировала известного романиста, уверявшего, будто чувства будет диктовать не мозг, а тело. Он же доказывал обратное и даже изрек нечто тривиальное: "Мозг - властелин тела". Выходит, был прав. Иначе его не обволакивал бы сейчас этот печально-сладостный дурман родного дома, и сердце, чужое бородулинское сердце, стук которого никогда не слыхала Тоша, не билось бы в тревожном томлении, что вот-вот увидит ее.
Придя из магазина, Октябрева энергично потянула его в клинику. Но как он мог уйти, не повидав свою Антонию! Следы ее присутствия были всюду, однако встреча с матерью так взбудоражила, что он не сразу заметил их: томик стихов на столе, платье, перекинутое на спинку стула, тапочки в коридоре.
И он дождался ее. Щелкнул ключ в замке, вошла она, чуть усталая, грустная, в незнакомом широком сарафане. Видимо, у него был дурацкий вид, потому что Тоша спросила:
- Мама, у нас гость? Он чем-то взволнован? Что случилось?
- Ничего, Тошенька, ничего. Это приятель Виталика, Иван Игнатьевич, а это его жена Лена.
