Эндрю Пайпер - Проклятые
Но потом я почувствовал ее запах и услышал ее дыхание. От нее исходил холод, и эта леденящая аура убедила меня в том, что все это реальность, а не сон.
— Я нахожусь везде, где хочу быть, — произнесла она, не сказав ни слова.
Когда пришло время, из всех гуманитарных вузов я выбрал университет в Мичигане — прежде всего в надежде, что там будет легче спрятаться. И я оказался прав. Хотя, наверное, спрятаться можно с легкостью везде, когда тебя никто не ищет.
Начались курсы, которые я выбирал более или менее наугад, и по итогам первого семестра я получил вполне достойные баллы. Однако вскоре я не мог думать ни о чем кроме того, насколько случайным может оказаться мой «жизненный выбор» (мне казалось, что нет большой разницы между будущим адвокатом и будущим таксистом). И я просто поплыл по течению: начал чаще пропускать лекции, реже готовил доклады. Моя комната в студенческом общежитии оказалась завалена коробками от еды навынос. А шум от студенческих орд, шлявшихся под моим окном, вызывал желание выключить его, как выключают телевизор.
Я желал с кем–нибудь подружиться, но способ заводить друзей оставался тайной за семью печатями. Мне бы хотелось иметь подружку, но, как это сделать, было выше моего понимания и представлялось такой фантастикой, что я чувствовал себя идиотом, едва начинал думать об этом. Так ощущает себя ребенок, достаточно взрослый, чтобы понимать, что он никогда не станет Человеком–пауком или игроком «Детройт Пистонз», но все–таки вполне отчетливо представляет себя и тем и другим.
В любом случае, знакомство с парнем или девушкой оставалось спорным вопросом. Друг или подруга… Эш никогда бы не позволила этому случиться. Она неусыпно стояла на страже моего одиночества. Однажды она провела со мной целый день и хихикала в уши, стоило мне бросить взгляд на какую–нибудь хорошенькую девушку, проходившую по читальному залу. В другой раз я сидел на лужайке с несколькими студентами из моей группы, когда вдруг, посмотрев направо, увидел, что сестра сидит рядом и делает вид, что ее заинтересовали страницы из «Краткого вступления в социологию». Казалось, своими появлениями она давала понять, что шутки, которыми обмениваются студенты шепотом во время занятий, или страстные поцелуи в укромном уголке университетского городка — все это не для меня.
Моя сестра заботилась о том, чтобы я оставался один. Живой, но не имеющий свободы жить. И все же под ее давлением я не впал в тяжелое депрессивное безделье, не погрузился в наркотический ступор. Дело в том, что у меня появилось занятие. Такое, которое занимало все мое время с утра и до поздней ночи и заставляло поглощать наикрепчайший кофе в невообразимых количествах.
Я писал книгу.
Принимаясь за нее, я еще не знал, что это будет книга. У меня не было ни малейшего представления о том, сколько в ней будет страниц или что именно я хочу сказать. Еще меньше думалось о том, будет ли кто–то ее читать, когда я закончу свой труд. Просто я обязан был это сделать.
Моя история была о том, как в день своего шестнадцатилетия я покинул этот мир, а потом вернулся. О поездке с отцом по Вудворд–авеню и о том, как мы с ним вместе поднимались в лифте. И о часах. И о том, что Царствие Небесное существует на самом деле.
Не являясь пока в полном смысле книгой, моя история не нуждалась в названии. Но одно я все–таки придумал.
Я назвал ее «После».
Я бросил университет до того, как меня попросили оттуда. Мне некуда было ехать, и я вернулся в Ройял—Оук, где попытался заботиться об отце и сделать вид, что, если не думаешь о будущем или о прошлом, то время оставит тебя в покое.
Это случилось незадолго перед тем, как отец спросил, почему я бросил университет. Я показал ему книгу, которую писал, и он прочел ее на одном дыхании.
— Почему я был с тобой? ПОСЛЕ этого? — спросил он. — Как я мог оказаться там, если я еще здесь? И все еще жив?
— Не знаю. Может, я забрал тебя с собой. Вещи, чувства, люди, души — может, они могут перемещаться туда и обратно свободнее, чем нам кажется.
— И ты не видел маму? Почему я передал тебе ее часы, а не она?
— Полагаю, она не могла. Вероятно, это должен был сделать именно ты, потому что она тебя об этом попросила.
Папа кивнул. Потом у него на лице появилось выражение, будто ему достался несвежий завтрак.
— Иногда я вижу твою сестру, — сказал он.
— Я тоже.
— Ей одиноко… Там, где она теперь.
Он коснулся моей щеки. Пальцы у отца были холодными.
— Не дай ей… заставить тебя пустить свою жизнь под откос, — сказал он.
— Как? — хотел я спросить. — Куда я могу уехать, чтобы она не последовала за мной?
Но я ничего не сказал. А отец опустил руку, понимая, что у него нет ответа на вопрос, который не был задан.
Папа умер за своим столом в офисе, засидевшись допоздна на работе. Сердечный приступ. Ему шел пятьдесят третий год. В семье Орчард все мужчины имели проблемы с сердцем. И почти все уходили внезапно.
Его обнаружила одна из уборщиц, работавших ночью на сорок втором этаже центра «Ренессанс». Он сидел, положив голову на скрещенные руки, рядом с аккуратно сложенной кипой дел. Вполне себе обычная картина для представителя «белых воротничков», задержавшегося допоздна и решившего немного вздремнуть. Женщина могла бы просто закрыть дверь и продолжить уборку, если бы не фоторамка, лежавшая посередине ковра изображением вниз. Уборщица вошла в кабинет и подняла фото, собираясь вернуть на место. И тут она увидела, что стекло разбито так, как ни за что не могло бы разбиться, если бы рамка просто упала со стола.
Тогда она подошла к отцу и потрогала его лоб. Он уже был холодным.
Позвонив «911», уборщица вынула фотографию из рамки и положила ее на стол. Она предположила, что умерший сам швырнул фотографию на пол. Кто знает, что заставило его так поступить — стресс, домашние проблемы? Минута гнева и слабости, о которой, возможно, уже сейчас жалеет его душа там, где она теперь находится.
Однако женщина ошибалась на этот счет. И следователь тоже. Как, впрочем, и любой, кто думал, что папа в офисе был один в минуту смерти.
На фото счастливый папа держал на руках двух новорожденных младенцев, двух ангелочков, завернутых одного в голубенькое одеяльце, а другого — в розовое. Но не папа в ярости швырнул на пол фото, где он держал меня и Эш. Это сделал не он.
Это сделала моя сестра.
Глава 8
У меня есть талант умирать. Похоже, это единственное, что я умею делать не так, как другие, кто умирает раз и навсегда, я повторяю это с завидной регулярностью, поскольку пожар в доме на Альфред–стрит был не первым случаем, когда я умер и потом ожил. Первый раз это случилось в самом начале. В день, когда мы с Эш родились.
