Гордон Диксон - Странные колонисты. Мемориал
Однажды он познакомился с высокой черноглазой девушкой, она служила в оперативном отделе базы. Мак-Юэн несколько раз приглашал ее на обед, но, заметив, какой оборот принимают их отношения, стал избегать ее. Мудрый шаг — больше шансов выжить. Теперь-то он понимал, каким был несчастливым человеком.
Хокасури тоже воспринимал все эти сражения как азартную игру. Когда корабль погибшего друга взорвался в атмосфере этой планеты, а вскоре затем погиб Ревиора, Мак-Юэн испытал редкий для него приступ гнева. Но сейчас гнев утих, осталась лишь глухая скорбь. Вот этот лежащий рядом орлигианин — по крайней мере отчасти — виновен в гибели моих друзей, внушал себе Мак-Юэн, и все-таки не мог вызвать в своей душе ненависть к инопланетянину. Впрочем, мое личное отношение к врагу роли не играет, я обязан убить его, продолжал рассуждать Мак-Юэн. Почему же тогда я малодушничаю, почему не хочу стрелять в это лежащее без памяти живое существо, почему пытаюсь вызвать в себе ненависть? Может, близость смерти сделала меня, железного бойца, слабым, мягким как воск? Флегматичного, неулыбчивого и замкнутого капитана считали на базе чуть ли не бездушной боевой машиной. Но сейчас ему хотелось быть другим. Хотелось хоть раз в жизни поступить так, как подсказывает сердце, а не холодная логика рассудка. Ведь другого случая не будет, с грустью подумал он.
А может, я просто хитрю сам с собой? Может, я просто струсил и боюсь совершить греховный поступок, опасаясь понести на том свете наказание, хотя по-настоящему никогда не был верующим? При этой мысли впервые за долгие годы Мак-Юэн вяло выругался. И тотчас свирепо оборвал себя: ладно, хватит! Пусть голова отупела от шока, от таблеток, от всех этих нелепых рассуждений, но в первый и без всякого сомнения последний раз он примет решение вопреки доводам рассудка. Он не застрелит орлигианина. Ведь именно он или кто-то из его экипажа сумел виртуозно посадить гибнущий звездолет.
— Ладно, живи, черт с тобой! — сказал вслух Мак-Юэн и отшвырнул пистолет.
В тот же миг орлигианин вскочил на ноги.
Мак-Юэн толком не слышал, как пистолет соскользнул в щель между разошедшимися листами палубного перекрытия и, гулко ударяясь о металлические обломки, полетел куда-то вниз. Он неотрывно смотрел на чужака, понимая, что тот перехитрил его: прикинулся, будто без сознания, а сам все это время исподтишка следил за ним и за пистолетом. Ничего не скажешь, ловкий медвежонок этот орлигианин! А теперь, когда я остался без оружия… Он невольно вспомнил, что эти хилые на вид, мохнатые руки, как показала кровавая бойня на «Звездочете», способны оторвать человеку голову.
— Мак-Юэн, — тоскливо сказал он себе, — ты совершил большую глупость.
Услыхав его голос, орлигианин отпрянул, затем опять осторожно шагнул ближе. Одна рука у него висела плетью, и было видно, что он буквально принуждает себя подойти. Наконец, когда их разделяло меньше метра, инопланетянин остановился, устремив взгляд на Мак-Юэна. Он как-то странно повизгивал, рычал и делал здоровой рукой непонятные жесты — звуки не казались угрожающими. Потом он протянул руку, помедлил, и короткая четырехпалая ладонь, слегка коснувшись головы Мак-Юэна, тут же отдернулась. Орлигианин снова что-то прорычал и пошел прочь, скрылся за ближайшим хитросплетением искореженных обломков, видимо, направился внутрь своего звездолета.
Мак-Юэн опустил голову на пол — ему стоило огромных усилий держать ее приподнятой. Болеутоляющие пилюли действовали плохо, и мозг работал как бы рывками: мысли то лихорадочно неслись, обгоняя друг друга, то полностью исчезали. Он вдруг почувствовал смертельную усталость и, должно быть, в ту же минуту снова потерял сознание. А когда пришел в себя, первым делом ощутил вибрацию, которая шла откуда-то извне и передавалась ему. Второе ощущение было, что он сошел с ума.
Глаза его были закрыты, но тем не менее он ясно видел себя, в том числе и свою лежащую на полу голову с зажмуренными глазами. В мозгу стояло какое-то бессвязное бормотание — наверное, он бредил в горячке. Мак-Юэну хотелось снова забыться, но мешал неунимающийся галдеж, словно кто-то кричал у него в голове. Но слова, хоть и бессмысленные, слышались теперь отчетливо.
…Так нельзя. Моей семье было бы стыдно. Но моя семья погибла, все мертвы. Убиты семьей вот этого отвратительного умирающего существа. Так нельзя, я совершаю ошибку, однако есть шанс получить ценные сведения об этих существах, а поскольку моя семья мертва, недовольство других семей мне безразлично. Возможно, я стараюсь напрасно, и существо уже умерло, его раны ужасны…
Мак-Юэн мотнул головой, открыл глаза и прищурился, чтоб получше разглядеть непонятный аппарат, появившийся на полу сантиметрах в тридцати от его головы. Это был приземистый, тяжелый на вид ящик серого цвета, из которого местами торчали пучки тонких медных стерженьков. От основания ящика тянулся в глубь звездолета толстый кабель, а позади аппарата на корточках сидел Орлигианин. Взгляд его — лишь глаза еще были способны выражать какие-то эмоции на этом совершенно разбитом, изуродованном лице — был сосредоточенно-напряженным.
В нынешнем состоянии у Мак-Юэна не было сил ни удивляться, ни волноваться. Но он не утратил пока способности логически мыслить и потому тотчас сообразил, что с ним происходит.
Орлигиане владели телепатией.
Как только Мак-Юэн сделал этот вывод, гул и бессвязное бормотание в его голове утихли. Теперь он отчетливо фиксировал перемежающиеся обрывки мыслей, отрывочные воспоминания и переживания, и все это было пронизано глубочайшей враждебностью и инстинктивным отвращением, которые инопланетянин безуспешно старался превозмочь. Да-да, старался, и Мак-Юэн знал, что это — очко в его пользу. А главная причина душевной сумятицы противника заключалась в том, что, установив телепатический контакт со своим смертельным врагом, орлигианин не знал, что сказать.
Мак-Юэн решил, что самое правильное было бы мысленно плюнуть орлигианину в глаза. Но с недавних пор он, отказавшись от рациональности, начал жить эмоциями, а поэтому, вместо того чтоб презрительно промолчать, невольно подумал: вы здорово посадили звездолет. Отличная посадка.
Ответом было удивление и еще большее замешательство, а затем Мак-Юэн «услышал»: благодарю. Я тогда не знал, что на борту есть пассажир, следящий за посадкой.
Возможно, это была случайность, только Мак-Юэну в ответе орлигианина почудился легкий привкус земного юмора. Но это впечатление тут же и исчезло, стертое волной вековечной враждебности и отвращения, стремительным потоком мучительных образов, которые ярко и отчетливо мелькали в мозгу орлигианина, не успевая вылиться в слова: визжащий шквал смертоносного металла с корабля землян захлестывал его родных одного за другим, рвал их на части, безжалостно сек мертвые тела. Орлигианин — младший в семье, он обладал самой быстрой реакцией — пилотировал звездолет и находился в надежно защищенной кабине управления. Но он чувствовал и видел, как гибли братья, а когда отец оставил его, чтобы занять место стрелка в бортовой башне, телекоммуникатор передал ему мучительную агонию родителя, задохнувшегося в космическом вакууме, потому что башня была разбита огнем орудий Мак-Юэна…
