Кир Булычев - Как стать фантастом
Пилоты согласились. Может, даже и бескорыстно, все-таки начальник тюрьмы - не последний человек в послевоенном Львове.
Полетели.
И по закону подлости именно в тот день сменилось начальство, метла, "крыша" - славные пилоты-перехватчики посадили самолет, вытащили из него группу преступников, и все они получили серьезные сроки. Еще бы коллективная измена Родине и похищение сверхсекретного самолета. В общем, статья была расстрельная, и если бы не был дядя Петя начальником тюрьмы, ему бы несдобровать.
Все понимали, что оступился человек, не более того. Хороший человек, свой, столько вместе выпито!
Насколько я знаю, в тюрьме дядя Петя не бедствовал.
Его даже из Львова так и не отправили в какой-нибудь чужой лагерь. Не обидели бывшие друзья.
Зато бедствовала тетя Ксеня и ее дети. Разлюбил ее дядя Петя и не хотел больше о ней заботиться.
Тетя Ксеня перебивалась в сети общественного питания.
Дети росли, Светлана без помех ходила в школу и даже получила среднее образование, чего, как дочь врага народа, не заслужила. А ее московский дядя, с дядей Петей не друживший и его существованием недовольный, помог Светлане с общежитием, и во второй половине сороковых годов моя двоюродная сестра стала учиться на юридическом. Дяде Пете это было обидно. Но куда напишешь из тюрьмы. Как ее остановишь?
В общем, не придал должного внимания судьбе падчерицы, упустил, а когда оказался на свободе, отсидев всего-то года дватри, она упорхнула из-под его могучего крыла.
После тюрьмы пришлось дяде Пете покинуть органы, потерять чины, ордена и соратников. И потянулась его семья на юг, в теплые края, где можно было хорошо устроиться.
Семейство осело в Измаиле.
Жизнь была нелегкая, дядя Петя был ею разочарован.
Во Львов уже не вернешься - вилла пани Ожидовской перешла к кому-то иному, кто оставил золотые рамы, но вырвал из них увеличенные фотографии, да и сама пани исчезла, по слухам - сбежала в Западную Германию. Не повезло дядя Пете в личной жизни.
Когда тетя Ксеня снова забеременела, муж заявил, что этим она намерена лишить его куска хлеба. Он повалил жену на пол и бил ее сапогами по животу, надеясь, что плод вывалится наружу.
Но тетя Ксеня оказалась крепче, чем он надеялся, она выжила и родила очередного, кажется шестого, отпрыска дяди Пети.
Тетя Ксеня решила ему жестоко отомстить за унижения и погубленную жизнь. Она сказала, что напишет куда надо о содержании сундучка, который не тронули при аресте. Сундучка с орденами, конфискованными в тюрьме у предателей Родины.
Дядя Петя опять испугался и понес сундучок к реке Дунай.
Дело было летом, Светлана приехала к матери на каникулы, и смирившийся с ее успехами дядя Петя позвал Светлану с собой.
Они пришли на берег Дуная, и дядя Петя открыл сундучок, полный чужими орденами.
Он вынимал из сундучка орден Ленина, целовал его и говорил:
- Получен мною за подвиги при обороне Сталинграда.
Потом вздыхал и кидал его далеко от берега.
Говорил, целуя следующий орден:
- А это я Днепр форсировал. Жгучий огонь вели фашисты!
И так он перекидал в реку полсотни орденов.
Кончил. Все лицо было в слезах. Сказал Светлане: - Вот до чего враги меня довели.
И не переставал плакать до самого дома.
В те месяцы он начал писать мемуары.
Фантасты, держитесь!
Мемуары назывались "Марш динозавров".
Но читать их Светлане он не давал. И потом, очевидно, увез с собой.
Он просуществовал в Измаиле до середины 50-х годов. Что делал, как жил - не знаю, Светлана не рассказывала. Но, видно, внешне его жизнь текла не очень увлекательно.
И тогда он уехал от тети Ксени навсегда.
Сбежал, унеся с собой последние ценные вещи.
И лишь спустя несколько лет объявился во Львове.
Оказывается, еще из Измаила он списался с бывшей тюремной врачихой, с которой у него был когда-то роман или близость какого-то иного рода. Врачиха согласилась взять его к себе в дом.
Последние сведения о нем Светлана имела в восьмидесятых годах. Он был стар, под восемьдесят, но жил хорошо - у него была ферма, на которой он разводил на продажу боксеров.
Ведь такого конца этой истории не придумать, не так ли?
А может, он и сейчас жив? Ему еще и ста лет нету. Только теперь у него не боксеры, а ротвейлеры и всякие сторожевые псы для львовских миллионеров.
Приезжает на своем джипе с прибамбасами, выходит и скрипит блестящими сапогами. .
К нам в школу весной десятого класса пришел человек из райкома комсомола. Нас собрали, и человек из райкома объяснил, что товарищ Сталин приказал организовать специальный факультет для будущих разведчиков. Но называется он скромно: переводческий факультет Иняза. Партия приняла решение направить туда лучших комсомольцев.
Тут мы, лучшие комсомольцы, встали и пошли. Мы одолели обследования, которые были направлены на то, как я понимаю, чтобы на славный шпионский факультет не проникли лица еврейской национальности. Когда остались лишь арийцы, мы сдали экзамены и поступили. Так что Гозенпуд, Аксельрод, Зицер и Зоркий остались за бортом советской разведки, а мы с Леней Седовым попали в ее тенета.
К счастью, вскоре оказалось, что разведке мы не нужны: со смертью Сталина наш факультет сократили вдвое. Как и в школе, я учился на мужском факультете - никуда не мог вырваться из гимназии. Правда, помимо переводческого, на Инязе было пять педагогических женских факультетов.
В институте я жил интересно, но учился посредственно. Теперь я думаю, мне страшно не повезло, что я не стал геологом или палеонтологом, но относительно повезло, раз я выучил по крайней мере один язык.
Учили нас плохо, формально и первобытно. За шесть лет надо бы познать пять языков, а мы кое-как выучили один. Зато ездили в колхоз, занимались туризмом, выпускали устный журнал и многотиражку, играли в собственном театре, а после института разбежались кто куда, и лишь меньшинство осталось переводчиками - большей частью те, кто, соблазнившись относительно большой зарплатой, попали в КГБ или армию.
В те годы я впервые столкнулся наяву как с заграничной фантастикой, так и с фантастикой детской.
Что свидетельствует одновременно о крайне низком уровне моего образования и о черном юморе судьбы, которая вела меня за руку.
Мой друг Леня Седов заявился ко мне со случайно попавшей ему в руки и потрясшей его книгой, которую он решил немедленно перевести. Я прочел книгу, далеко не все понял, но в общем с Леней согласился. Для пробы Леня перевел одно из чудесных стихотворений из этой книги, чтобы доказать нашу высокую квалификацию. Мы пришли в "Детгиз".
Мы поднялись на третий этаж по стандартной серой лестнице, кружившей вокруг сдвоенного лифта, и не помню, к кому из редакторов попали. Только запомнил, что мы долго ждали в конце полутемного коридора, который загибался под прямым углом и утыкался в стену.
