Михаил Савеличев - Черный Ферзь
Глава вторая. ГНОИЩЕ
— Отбросы, кехертфлакш, помойка, — пробурчал Церцерсис. — И девка твоя…
— Она не моя, — возразил Сворден.
— Ха! — Церцерсис провел пальцем по шрамам, будто проверяя — не исчезли ли куда. — То-то она на тебе с самого начала вешалась. Почуяла защитничка…
— Хватит уже.
— Прикинулась, — Церцерсис плюнул. — Баба в своре — корму больше. Вот как говорят! Соображаешь? А эта… Кехертфлакш! Прикинулась мальчишкой, стерва!
Свордену надоело возражать. Тема Пятнистой-Флёкиг и ее превращений из девочки в мальчика и обратно все еще оставалась болезненной для Церцерсиса. Стоило каким-то боком ее затронуть, как уже ничто не могло пресечь потоки яда, которые Церцерсис изливал на Пятнистую. Он так и продолжал ее звать — Пятнистая, кривя губы и сжимая кулаки.
Несмотря на все усилия Свордена как-то предугадывать течение разговоров и вовремя отклоняться от чреватой подводными камнями темы в более глубоководные и спокойные фарватеры, Церцерсис все же умудрялся даже в безобидной болтовне напороться на шхеры по имени Пятнистая.
Постепенно у Свордена укрепилось ощущение, что обсуждение преображения Пятнистого в Пятнистую, чучела в стерву — единственное, что по-настоящему интересно Церцерсису. Только тот это тщательно скрывает.
— Возьми ее себе, — предложил Сворден, решив проверить догадку.
Церцерсис закряхтел, взял со стола наушник, послушал. Ничего, кроме разрядов забортного электричества, оттуда не доносилось. Шум мира, вывернутого наизнанку. Но Церцерсиса успокаивало.
— Страх, — он выпрямил указательный палец, возвращаясь к прерванному разговору, — страх есть кратчайший путь к цели. Скажу больше — это вообще единственный путь к цели. Убеждения, уговоры, посулы — все, что угодно, лишь маскируют стремление породить страх — страх не оправдать надежд, потерять лицо, разочароваться в идеалах.
— Значит, Блошка и остальные умерли из-за страха? — уточнил Сворден.
— Я говорю о людях, а не отбросах! Блошка, Крошка, Мондавошка, кехертфлакш, — все они лишь части единого организма. Один — лапки, другой — усики, третий — брюшко. По отдельности каждый — тупая скотина, червяк. Но если их собрать, то можно получить нечто похожее на человек. Заметь — похожее. Не более того.
— Но они — люди?
Церцерсис посмотрел на Свордена:
— Блошка — человек? — пришла его очередь уточнять. — Пятнистый… тьфу, Пятнистая — человек?!
— Разве нет? — спросил Сворден. — Выглядят они как обычные люди. Две руки, две ноги, голова, перьев нет.
— Вот ты о чем, — Церцерсис потер глаза. — Слыхал я о такой мути. Слыхал. Человек — отдельно. Так вот, брось!
— Что бросить?
— Думать так брось! Нет никаких людей по отдельности, понятно? Нет! Если ты по отдельности жрешь или там в гальюне сидишь, то это еще не делает тебя человеком.
— То есть, ты тоже не человек? Не отдельный человек? — поинтересовался Сворден.
— Не отдельный, — согласился Церцерсис. — Постой, уж не считаешь ли ты себя…?
Сворден промолчал. Церцерсис хлебнул из кружки.
— Невозможно, кехертфлакш, жить в одном месте! Вот представь, что твоя, — Церцерсис скривился от отвращения, — твоя… хм, Флекиг вылезла из-под теплого одеяла, взяла нож и пришила бы, ну, например, Червяка. Дрянь существо, никчемное, только воздух портит, но все к нему как-то притерпелись. Ну, вот так случилась — прирезала его из-за отвращения. Считал бы ты себя виноватым?
— За то, что она зарезала Червяка?
— Мерзкого Червяка.
— Она бы никогда этого не сделала.
— Почему? — Церцерсис подался вперед так, что Сворден легко мог укусить его за нос. Но не стал.
— Я бы ей не позволил.
— Ты ведь спал, — объяснил Церцерсис. — Накувыркался ночью и заснул.
— Тогда, конечно, считал, — пожал плечами Сворден. — Я ведь в ответе за нее.
— То есть, она — часть тебя?
— В каком-то смысле, — сказал Сворден. — Она самостоятельный человек, но…
— Подожди, — Церцерсис еще ближе наклонился к Свордену, и тому пришлось отодвинуться. — Ты хочешь сказать, что ты и она — отдельно? Вот здесь — она, вот здесь — ты? Так? — Церцерсис развел руки.
У Свордена возникло странное чувство, что они говорят на совершенно разных языках. Слова употреблялись те же, но смысл их не совпадал.
— Э-э-э… так.
— По отдельности мы бы здесь все сгнили. Кто пошел бы на поверхность? Кто бы чинил помпы? Каждый по отдельности? — Церцерсис с сомнением посмотрел на свою руку, точно ожидая, что она отделится от тела и отправится по своим делам.
— Но если никто этого делать не будет, то все погибнут. Каждый это понимает. Поэтому и берут на себя часть общей работы.
— Ха, даже если эта часть — быть приманкой для дерваля? — спросил Церцерсис.
— Риск есть везде, — ответил Сворден, но тут же вспомнил Блошку — на существо, которое осознавало всю опасность предприятия, она никак не походила.
— Где ты такого дерьма нахватался? — вздохнул Церцерсис. — Вот, посмотри, — он растопырил пальцы, — это — Блошка, это — Гнездо, это… — Церцерсис сжал кулак. — Все они — это я. И только я решаю — кому помпы чистить, а кому на корм пойти.
— И как же ты решаешь? То есть, нет. Как ты заставляешь их выполнять то, что решаешь?
— А как ты заставляешь себя отливать? — спросил Церцерсис. — Тут и заставлять не надо. Нужно захотеть. Все остальное — дело редуктора.
— Редуктора? — переспросил Сворден.
— Да, редуктора, — подтвердил Церцерсис.
— Тот, который на баллисте?
— Да.
— Ну, хорошо. Редуктор. И что же он делает?
— Вот, — Церцерсис выпрямил пальцы, затем медленно сжал их в кулак.
Такое мы где-то проходили, мелькнуло у Свордена. Страх, презрение к человеку плюс лучевые технологии превращения гордого звучания в бурление желудка — сытого или пустого — разницы нет.
— У меня появилась идея, — Церцерсис встал, подошел к крану и налил еще воды. Громко отхлебнул.
— Приди с той стороны в наш мир могущественные люди, отдельные люди, такие, о которых ты толкуешь, то они немедленно начали бы наводить здесь свои порядки. Ведь они бы нас пожалели. Жуткий мир. Кровавая бойня. Блошек не бережем. Жалость — страшное чувство, Сворден. Она заставляет думать, что весь мир в твоей власти. Или желать этого.
— Что тут плохого? — спросил Сворден. — Разве в мире нет ничего, что надо изменить? А если пришельцы так могущественны, то почему бы им не взяться за это?
— Мир — дерьмо, кехертфлакш, — Церцерсис подергал двумя пальцами кончик носа. — Но из мешка дерьма и мешка галет получится два мешка дерьма. И даже здесь, — Церцерсис топнул по палубе, — стоя по колено в гноище, мне жутко представить, во что превратят мир твои отдельные пришельцы. Они будут жалеть совсем неправильные вещи.
