Джордж Макдональд - Лилит
То, что я успел увидеть, навело меня на мысль о том, что все равны и похожи в этом братстве смерти, хотя так разнятся и характеры, и истории, запечатленные на лицах спящих. Я видел человека, умершего (хотя это и нельзя назвать смертью, но мне трудно назвать это по-другому) в расцвете сил, казалось, его темная борода течет свободным потоком от мертвенно застывшего лица, его высокий лоб был гладким, как полированный мрамор; тень боли застыла на губах, но только тень. На следующем ложе лежала девушка, весьма приятная на вид. Еще не вполне поглощенная абсолютным покоем, на ее лице была грусть разлуки, но в ее безмятежности была почти абсолютная покорность. Не было ни следов изнуряющей болезни, ни "убийственной тяготы сердечной муки", если вообще это была боль, она была зачарована сном и не собиралась просыпаться. Многие были прекрасны лишь оттого, что были исполнены покоя, некоторые из них были детьми, но я не видел ни одного подростка. Самой прекрасной была леди, чьи белые волосы (но только это) свидетельствовали о ее преклонном возрасте, когда ее застал сон. На ее лице было величавое выражение покоя, но не покорности, скорее великодушной уступки, и прочная, как устои вселенной, уверенность в том, что все произошло так, как и должно было произойти.
На некоторых лицах задержались полустертые рубцы раздоров, отметины безнадежных утрат, исчезающие тени сожалений, когда-то казавшиеся неутешными; заря великого утра еще не до конца растопила их льды. Но их было немного, таких лиц, и каждый из тех, кого жег огонь сомнений, будто бы извинялся про себя: "Я только вчера умер, простите же меня!.." или: "Простите мне, я умер лишь сто лет назад!" То, что некоторые умерли сотни лет назад, я установил единственно по выражению неописуемого спокойствия на их лицах, и еще чего-то, что определить и описать, я не возьмусь, - для этого у меня не хватит ни слов, ни образов.
Наконец, мы подошли к трем пустым возвышениям, сразу за которыми лежало тело красивой женщины, только что пережившей самый расцвет своей жизни. Одна из ее рук выбилась из-под покрывала, лежала ладонью вверх, в середине ладони было темное пятно. Следом за ней лежал крепкий мужчина среднего возраста. И его рука тоже была видна, она судорожно сжимала рукоять меча. Мне показалось, что это был король, павший в борьбе за истину.
- Ты не поднесешь свечу поближе, жена? - прошептал могильщик, наклонившийся над женщиной, чтобы рассмотреть ее руку поближе.
- Она хорошо заживает, - прошептал он будто бы про себя, - гвоздь не наделал большой беды.
Я, наконец, рискнул заговорить:
- Они ведь не мертвы? - тихо спросил я.
- Я не могу вам ответить, - ответил он подавленно. - Я почти забыл, что значит быть мертвым в старом мире. Если я скажу, что кто-то умер, моя жена поймет одно, а вы представите себе совсем иное. Это только один из моих склепов с сокровищами, - продолжал он, - а все мои гости лежат не в склепах, снаружи, на вересковой пустоши, так близко, как листья в вашем лесу после первых порывов холодного ветра вашей зимы; тесно, нет, лучше сказать так: будто огромная роза на небесах уронила свои лепестки. По ночам луна изучает их лица, их улыбки...
- Но почему, отражаясь от них, свет луны становится другим? - спросил я.
- Наша луна, - ответил он, - не похожа на вашу - окалину выжженного мира, чей свет хранит смерть, не изменяясь. Здесь же могильщик кладет своих мертвых в землю, лишь чуть-чуть их прикалывая. В вашем мире он заваливает их тяжелыми камнями, будто стараясь их от чего-то уберечь; я же жду часа, когда зазвонит колокол Воскресения, для того, чтобы разбудить тех, кто будет еще спать. Могильщик вашего мира смотрит на часы затем, чтобы созвать полумертвых в Церковь, я же жду крика петуха на крыше, когда он прокричит: "Вставайте, спящие, восстаньте от смерти!"
Я пришел к выводу, что мнимый могильщик на, самом деле сумасшедший проповедник - в целом все это выглядело слишком безумно! Но как мне от всего этого избавиться? Я был беспомощен! В этом мире, принадлежащем смерти, мертвому ворону и лишь одному живому существу - его жене, я искал и не мог найти, к кому воззвать за помощью. Я потерялся в месте, огромном невообразимо, так как если здесь две вещи (или их любые части) могут занимать одно и то же место, то почему не двадцать или десять тысяч? Но дальше в этом направлении я размышлять не отважился.
- Ваши представления о вашей смерти выглядят иначе, чем я себе это представляю, - рискнул я заметить.
- Ничто из того, что вы видели, - ответил он, - еще не умерло достаточно; некоторые только очнулись - и начали умирать. Остальные же начали умирать для того, чтобы вернуться к жизни, и задолго до того, как они к нам приходят. А когда они умирают по-настоящему, лишь в тот миг они просыпаются и покидают нас. Почти каждую ночь кто-то встает и уходит. Пожалуй, я не буду больше говорить, я чувствую, что мои слова только сбивают вас с толку! Вот ложе, которое дожидалось вас, - закончил он, дотрагиваясь до одного из трех.
- Почему именно это? - сказал я, напуганный этим разговором до столбняка.
- Однажды вам будет радостно это узнать, - ответил он.
- А почему не сейчас?
- И это вы тоже узнаете, когда проснётесь.
- Но они же все мертвы, а я - жив! - возразил я, дрожа, как осиновый лист.
- Это не совсем так, - возразил могильщик, улыбнувшись, - и даже не около того. Будь благословенна настоящая жизнь за то, что паузы в ее пульсе - не смерть!
- Здесь слишком холодно для того, чтобы кто-то смог заснуть! - сказал я.
- А спящие здесь, они тоже так думают? - поинтересовался он. - Они спят спокойно или вскоре утешатся и будут спать спокойно. Они не чувствуют ледяного дыхания холода, он лишь лечит их раны. Да не будьте же вы таким трусом, мистер Уэйн. Отвернитесь от страха, и встаньте лицом к чему-нибудь, что должно настать. Примите свою ночь, и вы по-настоящему отдохнете. Вреда вам от этого не будет, а что-то хорошее... Об этом заранее знать нельзя.
Я и могильщик стояли у ложа, а его жена, со свечой в руке, у изголовья. Ее глаза были полны света, но лицо опять стало спокойным и бледным, оно больше не лучилось.
- И вы думаете, что это заставит меня избрать своей спальней склеп? громогласно возопил я. - Ни за что! Я хочу лежать там, снаружи, на вересковой пустоши. Там не может быть холоднее!
- Я ведь только что говорил вам, что мертвые лежат там, как "толстым слоем осенние листья в ручьях Валломброза", - сказал могильщик.
- Ни за что! - снова вскричал я, и в окружающей тьме два мерцающих призрака, которые будто бы ждали кого-то из мертвых, не то откликнулись на мой крик, не то застыли, грустно взирая друг на друга.
- Возрадуйся, это посланник великого пастуха. - сказал могильщик своей жене.
