Филип Дик - Вера наших отцов
Я отберу у тебя одно за другим, все, что у тебя есть и чем ты дорожишь. А потом, когда ты будешь окончательно раздавлен и придет твой смертный час, я открою тебе тайну.
— Какую тайну?
— Воскреснут мертвые окрест. Я убиваю живое, я спасаю мертвое. Пока я скажу тебе только вот что: ЕСТЬ ВЕЩИ ГОРАЗДО ХУДШИЕ, ЧЕМ Я. Но ты их не увидишь, потому что я тебя уничтожу. А теперь иди и приготовься к обеду. И не задавай дурацких вопросов. Я делал так задолго до появления Тунг Чьена, и буду так делать еще очень долго после него.
Тогда Чьен ударил его, ударил в это, как мог сильно.
И ощутил страшную боль в голове. Он почувствовал, что падает. И наступила темнота.
В последний момент он подумал: я доберусь до тебя. Ты умрешь. Ты умрешь в мучениях. Будешь мучиться, как мы мучаемся, именно так, как мы. Я тебя распну. Клянусь, я тебя распну на чем-нибудь таком высоком. И тебе будет очень больно. Как мне сейчас.
Он зажмурился.
Кто-то дернул его за плечо — грубо, резко. Он услышал голос Кимо Окубары:
— Напился, как свинья. А ну, поднимайся! Шевелись!
Не открывая глаз, Чьен попросил:
— Вызовите такси.
— Такси уже ждет. Отправляйся домой! Какой позор! Устроить сцену на обеде у вождя!
Встав на подгибавшиеся ноги, он открыл глаза, осмотрел себя. Наш вождь — единственный истинный бог. И враг, с которым мы сражаемся, — тоже бог. Он действительно все, что есть сущего. А я не понимал, что это значит. Глядя на офицера протокола, он подумал: в тебе тоже есть частица бога. Так что выхода нет, даже прыгать бесполезно. Это инстинкт сработал, — подумал он, весь дрожа.
— Смешивать алкоголь и наркотики, — уничтожающе процедил Окубара, — значит навсегда испортить карьеру. Мне это не раз приходилось видеть. А теперь — пошел вон.
Пошатываясь, Чьен побрел к громадным центральным дверям виллы у Янцзы. Два лакея в костюмах средневековых рыцарей торжественно распахнули створки, качнув плюмажами на шлемах. Один из них сказал:
— Всего доброго, сэр.
— Иди ты на… — огрызнулся Чьен и вышел в ночь.
* * *Было без четверти три ночи. Чьен, не в силах сомкнуть глаз, сидел у себя в гостиной, куря сигары одну за другой. В дверь постучали.
Открыв дверь, он увидел Таню Ли — в плаще с поясом и с синим от холода лицом. Она с немым вопросом смотрела на него.
— Не смотри на меня так, — грубо сказал он. Сигара погасла, и он раскурил ее заново. — На меня и так смотрели больше, чем надо.
— Вы видели, — поняла она.
Он кивнул.
Она села на подлокотник кресла и, помолчав, попросила:
— Расскажите, как это было.
— Уезжай отсюда как можно дальше. Очень, очень далеко, — посоветовал он. Но тут же вспомнил: нет такого «далеко», чтобы спрятаться, скрыться.
Кажется, что-то об этом было в стихотворении. — Забудьте, что я сказал.
Он с трудом дошел до кухни, начал готовить кофе.
— Так… так плохо? — спросила Таня, тоже зайдя на кухню.
— Мы все обречены. Я в это дело не ввязываюсь. Просто хочу работать в министерстве и забыть все, что произошло. Забыть всю эту чертовщину.
— Это инопланетное существо?
— Да, — кивнул он.
— Оно настроено враждебно к нам?
— Да. И нет. И то, и другое одновременно. Преимущественно — враждебно.
— Тогда мы должны…
— Иди домой, — посоветовал Чьен, — и ложись спать. — Он внимательно посмотрел на нее. — Ты замужем?
— Нет. Сейчас — нет. Раньше была.
— Останься со мной, — попросил он. — До утра, сколько там ночи осталось. Пока не взойдет солнце. Мне страшно, когда темно.
— Я останусь, — согласилась Таня, расстегивая пряжку плаща, — но я должна получить ответы.
— Что имел в виду Драйден? — спросил Чьен, ведя ее в спальню. — В отношении небесных сфер. Что это значит?
— Нарушится весь небесный порядок Вселенной, — пояснила она, повесив плащ в шкаф.
На ней был оранжевый полосатый свитер и облегающие брюки.
— Это плохо, — затосковал Чьен.
— Не знаю. Наверное, — подумав, ответила она. — По-моему, это как-то связано с идеей старика Пифагора насчет музыки-сфер.
Она уселась на кровать и стала снимать туфли, похожие на тапочки.
— Ты веришь в это? Или ты веришь в бога?
— Бога! — засмеялась она. — Время веры в бога кончилось вместе с эпохой паровозов. О чем ты?
— Не смотри на меня так, — он резко отодвинулся. — Я теперь не люблю, когда на меня смотрят.
— Наверное, — предположила Таня, — если бог существует, наши дела его мало волнуют. Такая у меня теория. Победит ли зло, добро, погибнет человек или животное — судя по всему, ему это безразлично. Честно говоря, я не вижу никаких его проявлений. И партия всегда отрицала всякую форму…
— Но ты его видела? Когда была маленькой?
— Только тогда. И я верила…
— А тебе не приходило в голову, что «добро» и «зло» — разные названия одного явления? И бог может быть добр и наоборот одновременно?
— «Разрушитель» — припомнил Чьен. — «Железо», «Пасть» и «Птица», и «Заоблачная Труба»… Плюс другие названия, формы, не знаю. У меня была галлюцинация на обеде у вождя. Очень сильная и очень страшная.
— Но стелазин…
— От него стало только хуже, — заметил Чьен.
— Можем ли мы противостоять этому?.. — задумалась Таня. — Этому существу, созданию, призраку, видению — что ты видел? Ты называешь это галлюцинацией, но, очевидно, это была не галлюцинация.
— Да, думаю, что он существует. Верь в него.
— И что это даст?
— Ничего, — вяло сказал он. — Абсолютно ничего. Я устал. Давай ляжем в постель.
— Хорошо.
Она начала стягивать с себя свой полосатый свитер.
— Мы потом поговорим подробнее.
— Галлюцинация, — медленно произнес Чьен, — это милосердная вещь.
Лучше бы я не утратил ее. Отдайте мне назад мою галлюцинацию! Пусть все опять будет, как было раньше, до той первой встречи с калекой-продавцом.
— Ложись в постель. Будет хорошо — тепло и приятно.
Он снял галстук, рубашку — и увидел на правом плече знак, стигмат — след руки, остановившей его в прыжке с веранды. Красные полосы. Похоже, они никогда не исчезнут. Он надел пижамную куртку, чтобы спрятать следы.
— Твоя карьера теперь полетит вперед, — попыталась успокоить его Таня. — Разве ты не рад?
— Конечно, — кивнул он, ничего не видя в темноте. — Очень рад.
— Иди ко мне, — сказала Таня, обнимая его. — Забудь обо всем. По крайней мере, пока.
Он потянул ее к себе. И стал делать то, о чем она его просила, и чего он сам хотел. Она была ловкая и хорошо справилась со своей частью. Они хранили молчание, пока она не выдохнула: «О-о!» и обмякла.
— Если бы можно было продолжать вот так бесконечно, — вздохнул Чьен.
