Филип Дик - Лабиринт смерти
— О господи, как же добиться, чтобы кофеварка, зараза такая, выключалась при достаточном нагреве! Снова и снова кипятит кофе!
— Не понимаю, почему не работает общественная кофеварка, эту технику еще в начале двадцатого века довели до совершенства. Что еще в ней осталось, чего мы не знаем?
— А вспомните, как было с ньютоновской теорией цветов. К концу восемнадцатого столетия ученым казалось, будто о цветах им известно все…
— Да вы всегда приводите этот пример. У вас навязчивая идея.
— А после появился Ленд с двухцветным проецированием и теорией светового восприятия, и тупиковая стена разлетелась вдребезги.
— Вы хотите сказать, у саморегулирующихся кофеварок есть какие‑то тайны? И мы заблуждаемся, считая, будто знаем все?
— Что‑то в этом роде.
И так далее.
Застонав, Сет Морли пошел прочь от группы, к скоплению громадных обточенных водой камней. Значит, когда‑то здесь был крупный водоем. Наверное, вода ушла без остатка.
Долговязый мрачный индивидуум в спецовке тоже отделился от группы, зашагал вслед за Сетом.
— Глен Белснор. — Он протянул руку.
— Сет Морли.
— Морли, мы — толпа. С тех пор как я сюда прибыл, сразу за фрэйзером, — никакого порядка. — Белснор презрительно сплюнул на траву. — А знаете, что Фрэйзер пытался сделать? Поскольку здесь он оказался первым, решил стать лидером группы. Даже сказал нам… мне говорил, например, что имеет инструкции, которые можно понять как подразумевающие его руководство. Именно так и выразился. Возможно, в этом что‑то есть. Прилетел первым, ко всем пристает с дурацкими тестами и во всеуслышание комментирует «статистические аномалии».
— Компетентный психолог, настоящий специалист никогда не оглашает свои выводы. — Подошел человек, не представленный Сету, подал руку. На вид ему было немного за сорок; великоватая нижняя челюсть, кустистые брови, черные лоснящиеся волосы. — Я Бен Толчиф, — сообщил он Сету. — Прибыл как раз перед вами.
Сету показалось, что он нетвердо держится на ногах, как после двух–трех стаканчиков виски.
Они пожали друг другу руки.
«Вроде нормальный парень, — подумал Сет. — Пусть и выпил лишку. Аура у него не такая, как у других. Но, может, другие тоже были нормальными, пока не очутились здесь. Что‑то заставило их измениться… Оно и нас изменит. Толчифа, Мэри, меня. Рано или поздно…»
Предположение это его не обрадовало.
— Сет Морли, — представился он. — Морской биолог, раньше был в штате кибуца Текел Упарсин. А у вас какая специальность?
— Квалифицированный натуралист, класс Б. На корабле делать было почти нечего, а полет длился десять лет. Поэтому я молился, через бортовой передатчик. Какая‑то станция приняла мою просьбу и переслала Заступнику. А может, Мыслетворцу. Но, думаю, все‑таки первому, так как не было переброски назад во времени.
— Так вы здесь благодаря молитве? — удивился Сет. — Очень интересно. А вот мне явился Ходящий–по–Земле, когда я искал носач для полета сюда. К тому моменту я уже сделал выбор, но он оказался неверным. Ходящий сказал, что на этом носаче мы с Мэри не доберемся до цели. — Он вдруг почувствовал, что проголодался. —
Тут можно еду найти? Мы с Мэри сегодня еще ничего не ели, двадцать шесть часов в полете.
Ответил Глен Белснор:
— Мэгги Уолш будет рада намешать для вас какой‑нибудь гадости, которая здесь считается пищей. Мороженые бобы, мороженая эрзац–телятина, кофе из гребаной саморегулирующейся кофеварки, барахлящей с самого начала. Пойдет?
— За неимением лучшего. — Сет помрачнел.
— Волшебство уходит быстро, — сказал Бен Толчиф.
— В смысле?
— Волшебство этого места. — Толчиф повел вокруг рукой, показывая скалы, кривые зеленые деревья, скопление низких, похожих на нищенские лачуги, домов, — а другими постройками колония не располагала» — Да вы же сами видите.
— Не судите скоропалительно, — возразил Белснор. — На планете есть и другие сооружения.
— Имеете в виду туземную цивилизацию? — заинтересовался Сет.
— Имею в виду вещи, остающиеся загадкой для нас. Тут есть здание. Я ею заметил однажды, бродя по округе. А придя туда во второй раз, уже не нашел. Здоровенная серая домина. Правда, огромная. С башенками, окнами… По–моему, восемь этажей. И не только я видел это здание, — добавил он, будто оправдываясь. — Бем, Уолш. Фрэйзер говорит, что видел, но ведь он и соврать может. Не похоже, что его тянет на поиски приключений.
— А в здании кто‑нибудь живет? — спросил Сет.
— Не могу сказать. Издалека мы мало что разглядели, а близко никто не подходил. Очень уж вид у него… — Белснор замялся в поисках слова, — предостерегающий.
— Хотелось бы посмотреть, — сказал Толчиф.
— Сегодня уже никто не выйдет из поселка, — ответил Белснор и пояснил: — Вот–вот может появиться связь со спутником, мы получим инструкции. Это ведь сейчас самое важное. — Он снова плюнул на траву, на этот раз задумчиво.
Доктор Милтон Бабл глянул на ручные часы и подумал:
«Полпятого, и я скис. Должно быть, слишком мало сахара в крови. Верный симптом — усталость в конце дня. Надо бы принять глюкозу, прежде чем это станет серьезным. Мозг просто не может функционировать без нормального содержания сахара. А что, если развивается диабет? Такое запросто может случиться, с моей‑то наследственностью».
— Бабл, в чем дело? — спросила Мэгги Уолш, усаживаясь рядом с врачом в столь же спартанской, как и весь поселок, совещательной комнате. Она подмигнула, отчего он вмиг разозлился. — Опять нездоровится? Чахотка гложет, как даму с камелиями? Что на этот раз?
— Гипогликемия, — ответил он, рассматривая свою руку, лежащую на подлокотнике кресла. — Плюс некоторая экстрапирамидальная нейромышечная активность. Моторный тик дистонического характера. Не очень комфортно.
Он ненавидел эти ощущения: большой палец дергается, будто скатывает хлебный шарик; язык скручивается в трубочку. Вдобавок сухость в горле. «Господи, — подумал он, — придет ли этому конец когда‑нибудь?»
Но хоть герпический кератит, досаждавший ему всю прошлую неделю, унялся. Он был рад и этому. Благодарение Богу!
— Для вас тело — все равно что дом для женщины, — сказала Мэгги Уолш. — Вы его ощущаете скорее как среду обитания, чем как…
— Соматическая среда обитания — одна из самых реальных, — раздраженно перебил Бабл. — Ее мы получаем самой первой, в момент рождения, а после, когда стареем, когда Разрушитель Формы искажает наш облик и отнимает жизненную силу, мы вновь открываем простую истину: так называемый внешний мир мало что значит, если подвергается опасности наше соматическое существование.
