Чэд Оливер - Ветер времени
Уэс, всхлипывая, упал на пол.
Человек поднял его, снова дал глотнуть воды. Затем, взглянув Уэсу в глаза, покачал головой. Смысл этого движения был совершенно ясен: без согласия неизвестного Уэс не сможет выбраться из пещеры. А Уэс не сомневался, что это согласие он получит не прежде, чем рак свистнет.
Человек сея рядом с Уэсом и протянул ему кусок холодного мяса. Уэс вяло съел его. В голове была пустота, даже страх пропал.
И тут человек наклонился к нему и ткнул себя в грудь.
— Арвон, — сказал он медленно и отчетливо. Голос у него был тихий и спокойный.
Уэс заколебался. Потом кивнул и показал на себя.
— Уэс, — сказал он, — Уэс Чейз.
Человек радостно улыбнулся.
По существу, это и было настоящим началом.
Уэс Чейз не имел ни малейшего понятия, что такое фонема, а слово «лексика» ассоциировалось для него с древнеримскими законоведами. Когда он учился на подготовительных курсах в Огайо, среди студентов не замечалось повального увлечения лингвистикой, а на медицинском факультете университета в Цинциннати преподавались главным образом предметы, имевшие практическое значение.
Однако человеку не дано угадать заранее, какие именно знания могут пригодиться ему в дальнейшем, и Уэс уже не в первый раз пожалел о том, что вел слишком занятую жизнь — расписанный по минутам день, телефонные звонки, неурочный прием пациентов, бесконечные насморки, которые надо лечить, — и так ни минуты передышки до самой смерти. Если бы только хватало времени узнавать новое, читать, слушать…
Но теперь, пожалуй, поздновато думать об этом.
Из мучительного единоборства с латынью и проклятым разделением Галлии на три части note 1 Уэс вынес убеждение, что даже при самых благоприятных условиях изучение нового языка — дело крайне сложное. Ну, а когда учить новый язык приходится на пустом месте, без помощи языка-посредника, это неминуемо должно занять массу времени.
Так и случилось.
И все-таки Арвон постигал незнакомый язык с невероятной быстротой. Он не пытался, учить Уэса собственному языку и весь отдался овладению английским. Он начал с существительных — с обозначения предметов, на которые можно указать пальцем: пещера, рубашка, башмаки, мясо, шоколад. Слова он записывал на странных табличках, и Уэс скоро заметил, что Арвона интересуют не столько сами слова, сколько составляющие их звуки. Арвон пользовался значками, каких Уэс никогда не видел, однако он решил, что это фонетические символы. Сначала Арвон использовал сотни значков, отмечая каждое ударение, каждую паузу и интонацию, но быстро сократил этот «алфавит» до действительно необходимого количества значков, выбросив все случайное и лишнее.
После этого Арвон занялся структурой языка, способами связи между словами. Когда он усвоил систему деятель — действие — объект, дело быстро пошло на лад.
И все же времени на это потребовалось очень много. Даже в этом немыслимом, таинственном склепе в горах Колорадо было время скучать. И время есть свежее мясо и рыбу, пока на них не стало тошно даже смотреть. И время испытывать нетерпение, беспокойство и страх.
И слишком много времени, чтобы предаваться воспоминаниям о жизни, которую он раньше так мало ценил, — жизни, которая ждала его внизу, в конце крутой тропы, где ледяной ручей, клокоча, сбегал в золотисто-зеленую долину. В долину, озаренную солнцем. Сколько дней прошло с тех пор, как он в последний раз видел солнце?
Уэс мысленно представлял себе каждую деталь своей прежней жизни, освещенной солнцем: теплое и ясное утро над городом, пока еще не сгустился дымный туман, следы шин на Голливудском шоссе, темная искрящаяся зелень только что политых газонов, алые полосы герани, яркие цветастые рубашки на пляже в Санта-Монике…
Все это стояло у него перед глазами.
А Джо? Где теперь Джо? Одиноко ли ей в опустевшем доме? Или же она (Уэс никак не мог отогнать эту мысль) чуточку рада, что он исчез? Джо во многих отношениях разочаровала его, но, если быть честным, какую жизнь предложил он ей?
У Уэса был избыток времени для воспоминаний — и далеко не всегда приятных.
Но Арвон упорно шел к своей цели, его спокойствие и терпение не могли потушить блеска его глаз. Ему удалось преодолеть языковый барьер — пусть сперва это доставалось ему и нелегко, — так что в пещере стало уже не так тоскливо, не так одиноко.
Уэс был не властен изменить положение, в котором оказался, и, понимая это, старался к нему приспособиться. Он был по-прежнему как нельзя более беспомощен и все же теперь не испытывал прежнего страха.
По временам ему удавалось даже забывать про тела в нишах — и на довольно долгий срок.
Теперь Уэс все чаще испытывал странное, почти радостное возбуждение при мысли, что он соприкасается с чем-то выходящим за пределы его понимания. Такое волнение ему уже довелось испытать в прежние годы, когда, вскоре после получения диплома, он занялся исследовательской работой в области эндокринологии. Мало-помалу он забросил свои опыты, а почему — и сам толком не знал.
Но теперь он вынужден продолжать.
Уэс, пожалуй, был даже рад этому. Он более или менее свыкся со своим новым образом жизни, а сознание, что ему предстоит сенсационное открытие, по сравнению с которым первая атомная бомба покажется не важнее заметки кинообозревателя на последней странице газеты, было отнюдь не лишено приятности.
Уэс говорил, и слушал, и пытался справиться с самой трудной задачей — он пытался понять.
С годами у Уэса выработалась профессиональная психология, без которой не может обойтись ни один настоящий врач. Врачебная деятельность — это не только ночные поездки по экстренным вызовам на бешено мчащейся машине и чрезвычайные происшествия в операционных. Тем более, если ты ларинголог и окулист. Большей частью его практика была рутиной, к тому же невыносимо скучной. Во время бесконечно долгих часов приема больных он развлекался тем, что пытался разгадать характер и намерение каждого нового пациента, которого впускала мисс Хилл. Действительно ли этот человек болен или ищет способа раздобыть наркотик? Ипохондрик ли это, который, чихнув, уже воображает, будто у него пневмония, или настоящий больной? Чем занимается тот или иной пациент? Или — что было иногда важнее — чем ему хотелось бы заниматься?
Уэс хорошо набил себе руку в этой игре. Ему бывало достаточно двух минут, чтобы составить о пациенте настолько правильное мнение, что это довольно часто помогало определить его заболевание. Но как понять внутреннюю сущность человека, с которым не имеешь абсолютно ничего общего? В какой мере то, что он считал внутренней сущностью, на самом деле было лишь покроем одежды, манерой говорить, привычными вкусами, любовью к серьезной литературе или анекдотам?
