Александр Ломм - Исполин над бездной. Фантастическая роман
— Благодарю вас, ваше беспорочество. Я непременно воспользуюсь вашим любезным предложением. А пока прошу простить за беспокойство! — холодно сказал Вигурий и тоже встал.
Он понял, что протер-секретарь не поверил его рассказу, хотя, видит бог единый, он поведал о странном перевоплощении Гионеля Маска совсем не для того, чтобы снять с себя опалу…
10Доктор Канир переживал жесточайшее душевное потрясение. Небывалая операция, подготовленная и осуществленная профессором Нотгорном, вполне удалась, но она принесла результаты неожиданные и ужасные…
Когда Канир увозил спящего старика композитора обратно в Сардуну, у него еще не было ни малейших сомнений в справедливости и гуманности сложного эксперимента. Он слепо верил своему шефу. Но, вернувшись в Ланк, он стал свидетелем странного диалога между профессором Нотгорном и его юным пациентом.
Фернол Бондонайк только что очнулся после наркоза. Он лежал в отдельной комнате и выглядел совершенно здоровым. Профессор Нотгорн сидел возле койки на стуле и пристально смотрел на юношу. Заметив, что Фернол открыл глаза, профессор спросил:
— Кто вы, друг мой?
— Я композитор и музыкант Гионель Маск.
Для профессора такой ответ прозвучал, как гром среди ясного неба. Он вскочил со стула и наклонился над пациентом.
— Не может быть! — проговорил он встревоженно. — Подумайте, что вы говорите! Вы не смеете быть Гионелем Маском! Вы — Фернол Бондонайк!
— Простите, дорогой профессор, но я должен огорчить вас. Я действительно Гионель Маск. Позвольте принести вам самую сердечную благодарность за помощь, которую вы мне оказали. Я чувствую себя вновь родившимся! — тихо сказал бывший идиот, глядя на ученого с бесконечной признательностью.
— Какой скандал! — воскликнул Нотгорн и поспешно удалился к себе в кабинет…
Вот тогда-то Канир, присутствовавший при этой короткой беседе, и осознал впервые, что стал соучастником неслыханного преступления. Оскорбленный в своих лучших чувствах и потрясенный до глубины души, Канир решил немедленно поговорить со своим шефом начистоту.
Тот, кому довелось видеть профессора Нотгорна два года назад в Сардуне, вряд ли узнал бы его теперь. На восемьдесят седьмом году своей жизни, сжираемый нечеловеческой страстью ученого-фанатика, работая вопреки возрасту по двадцать часов в сутки, Вериан Люмикор Нотгорн превратился в настоящий ходячий скелет, обтянутый кожей. Высокий, прямой как жердь, с совершенно голым коричневым черепом, с лицом, изрезанным тысячами глубоких морщин, он производил поистине жуткое впечатление. В нем все было мертво, кроме глаз. Но уж зато глаза эти полыхали, как две геенны огненные, начиненные целой сворой бешеных дьяволов…
Когда Канир вошел в кабинет, профессор сидел за своим письменным столом и лихорадочно просматривал какие-то бумаги.
— Ведеор профессор, не сочтите это с моей стороны за слишком большую дерзость, но, как ваш ассистент и непосредственный участник эксперимента, я считаю себя вправе задать вам один вопрос, — взволнованно сказал Канир.
Профессор поднял глаза, обжег ими бледное лицо ассистента и, помедлив, ответил с нескрываемым раздражением:
— Один вопрос? Хорошо, доктор, я слушаю вас!
— Ведеор профессор, объясните мне, почему Фернол Бондонайк чувствует себя не Фернолом Бондонайком, а композитором Гионелем Маском?!
Профессор болезненно поморщился. Несколько минут он молча поглаживал свой голый череп, потом заговорил медленно, словно размышляя вслух:
— Слов нет, дорогой коллега, это очень интересное явление. Нам обоим нужно в нем разобраться, прежде чем давать окончательное заключение. Вы знаете, что до сих пор мы проделывали опыты только на животных, то есть могли проследить функции пересаженных ментогенов лишь в сфере инстинктов, рефлексов и общих признаков характера. В опыте с Маском и Бондонайком мы впервые столкнулись с функцией ментогенов в области человеческого сознания. Пока я могу сказать лишь одно: нам предстоит еще очень много работать, чтобы проникнуть в суть этого загадочного явления, и в этом смысле очень жаль, что мы лишены возможности наблюдать за обоими объектами эксперимента. Но это не должно ни в коей мере отразиться на нашей дальнейшей работе. Теперь мы будем изучать нашего пациента Фернола Бондонайка, изучать поведение ментогенов Гионеля Маска в его мозгу.
— Но ведь тот, кто у нас остался, не Фернол Бондонайк! Ведь это и есть Гионель Маек! — вскричал Канир, видя, что шеф старается уклониться от прямого ответа.
— Успокойтесь, доктор. Вы напрасно преувеличиваете значение временного явления. У нас остался Фернол Бондонайк, а Гионеля Маска вы отвезли в Сардуну, и, вероятно, очень скоро мы будем глубоко опечалены вестью о его кончине. Маск умрет, но Бондонайк останется и будет продолжать его дело. Иначе быть не может!
— Не сбивайте меня с толку, ведеор профессор! Сознание, а вернее, душа Гионеля Маска осталась в здоровом теле Бондонайка. Душа идиота умрет вместе с немощным телом композитора. Следовательно, жить будет Маск, а не Бондонайк! Вам известно не хуже, чем мне, что не внешняя физиологическая оболочка определяет личность, а сознание и только сознание! Факты налицо: бывший идиот заявил вам, что он Гионель Маск. Это значит, что он навсегда останется Гионелем Маском и никогда больше не сможет стать Фернолом Бондонайком, тем более что тело композитора будет очень скоро разрушено смертью. Таким образом, ведеор профессор, вы спасли этой операцией жизнь одной личности, но убили при этом другую!
— Еще раз повторяю, доктор, успокойтесь и не употребляйте столь сильных выражений! Смерть Гионеля Маска ничего не изменит. Фернол Бондонайк останется Фернолом Бондонайком. Мы еще не все знаем о ментогенах как носителях человеческого сознания. Я не могу вам пока представить научно обоснованных аргументов, потому что у меня их нет, но интуиция исследователя мне подсказывает, что собственное сознание вернется к Бондонайку.
— Как же оно может вернуться, если оно умрет вместе с телом Гионеля Маска?!
— «Вернется» — не то слово. Правильнее будет сказать, что оно восстановится…
— Что?! Восстановится душа?! Не пытайтесь меня уверить в этом, ведеор профессор! Душа у человека одна! Душа неповторима и невоспроизводима, ибо она дана свыше! Она не может возродиться в теле, однажды покинув его!
— Ведеор доктор, я глубоко уважаю ваши религиозные убеждения. Но серьезная наука несовместима с мистикой. Ваше понимание души основано на чисто религиозных представлениях. В такой плоскости мы не можем продолжать нашу беседу. Извините меня!
