Филип Фармер - Восстаньте из праха (перевод М. Ахманова)
Вдруг Фригейт взвыл, подскочил и стал дико прыгать, держась за большой палец на левой руке. Один из его ударов пришелся
мимо. Казз ухмыльнулся, обнажив огромные зубы, плоские, как могильные плиты. Он тоже поднялся и пошел в заросли своей удивительной походкой вразвалку. Вернулся он через несколько минут с шестью довольно толстыми бамбуковыми палками. Неандерталец уселся на землю и вновь принялся за работу. Расщепив конец одной палки, он вставил туда треугольный заостренный обух топора, а затем обвязал всю конструкцию какими-то длинными травянистыми стеблями.
Через полчаса группа уже была вооружена ножами, топорами с бамбуковыми рукоятками, а также копьями с деревянными и каменными наконечниками.
К тому времени рука Фригейта прошла и кровотечение остановилось. Бартон спросил у него, где он научился так искусно обрабатывать камень.
— Я был антропологом-любителем, — пожал плечами янки. — Многие в мое время увлекались изготовлением орудий или оружия из камня. Это рассматривалось как хобби. Некоторые достигли изрядного мастерства, хотя я не думаю, что кто-нибудь из моих современников превзошел в искусстве и скорости нашего специалиста из неолита. Вы же знаете, эти парни занимались подобной работой всю свою жизнь.
Они снова двинулись к реке. На вершине одного из самых высоких холмов люди на мгновение замерли. Солнце уже стояло прямо над головой. По обе стороны от них на много миль простиралась река. Ее противоположный берег был слишком далек, чтобы разглядеть отдельные фигурки людей, но они отчетливо видели цепочку грибов у кромки воды. Характер рельефа и растительности там ничем не отличался от их берега. Низменность шириной в милю заканчивалась у подножий холмов, покрытых лесом; затем, еще через две-три мили, вставала непреодолимая скалистая стена, покрытая черно-синими и зелеными пятнами.
На юг и на север долина простиралась миль на десять. Затем река поворачивала и пропадала из виду.
— Восход солнца здесь должен быть поздним, а заход — ранним, — заметил Бартон. — Что ж, нам следует с толком использовать светлые часы.
Внезапно люди вздрогнули; многие закричали от испуга. Над вершиной каждого из каменных грибов на шесть-семь ярдов взметнулись всполохи голубого пламени. Еще через несколько секунд до них дошел громоподобный звук. Отразившись от горного кряжа, он раскатился гулким эхом.
Бартон подхватил на руки дрожащую Гвиневру и стал быстро спускаться с холма. Хотя время от времени ему приходилось замедлять шаг, чтобы перевести дыхание, чувствовал он себя превосходно. Прошло уже много лет с тех пор, когда он мог с такой расточительностью использовать свое тело. Сейчас ему не хотелось даже останавливаться; он упивался ощущением вновь обретенной силы. Бартону уже почти не верилось, что совсем недавно его правую ногу покрывали опухшие вены, испещренные сизыми тромбами, а сердце начинало бешено колотиться, если он поднимался на несколько ступенек.
Они спустились на равнину, но Бартон продолжал бежать трусцой, заметив, что вокруг одного из грибов скопилась большая толпа. Ругаясь и расталкивая людей, он начал прокладывать себе путь. На него бросали преисполненные злобой взгляды, но никто не пытался в свою очередь оттолкнуть его. Внезапно он вырвался на свободное пространство возле самого основания каменного гриба и увидел то, что так взволновало толпу. И не только увидел, но и ощутил запах.
— О, боже мой! — воскликнул бежавший за ним Фригейт и схватился за живот.
Бартон слишком много повидал на своем веку, чтобы ужасаться при виде такого зрелища. Более того, он умел абстрагироваться от реальных обстоятельств, когда они становились мучительными или невыносимыми. Иногда для этого требовалось определенное усилие воли, но чаще подобная адаптация происходила автоматически. В данном случае его сознание переключилось почти машинально.
Труп лежал на боку, наполовину свесившись с плоской верхушки каменного гриба. Кожа мертвеца была полностью сожжена, обнажая обуглившиеся мышцы. Нос, уши, пальцы, половые органы или полностью сгорели, или превратились в бесформенные головешки.
Около него стояла на коленях какая-то женщина и бормотала по-итальянски молитву. Ее прекрасные черные глаза покраснели и отекли от слез. У нее была великолепная фигура, которая, при других обстоятельствах, полностью завладела бы вниманием Бартона.
— Что произошло? — спросил он.
Женщина прекратила причитания и взглянула на него, затем поднялась на ноги и прошептала:
— Отец Джузеппе наклонился над этим камнем — он сказал, что страшно голоден. И еще он добавил, что не видит смысла в том, чтобы воскреснуть, а потом снова скончаться без пищи. Я возразила, что мы не умрем, как это можно? Нас подняли из мертвых и о нас должны позаботиться! Тогда отец Джузеппе сказал, что если мы в аду, то беспокоиться о нас некому. Мы останемся обнаженными и голодными во веки веков! Я попросила его не богохульствовать, потому что из всех людей священнику пристало бы заниматься этим в последнюю очередь. Но он ответил, что все произошло совсем не так, как он втолковывал каждому на протяжении сорока лет, а затем... затем...
Бартон выждал несколько секунд и спросил:
— Что же... затем?
— Отец Джузеппе сказал, что, во всяком случае, адского огня здесь нет. И что было бы лучше погибнуть в геенне огненной, чем от голода. И сразу же после этих слов вспыхнуло пламя и полностью поглотило его. Раздался ужасный звук, будто взорвалась бомба... а потом он был уже мертв... Сгорел почти дотла... Это так ужасно... ужасно!
Бартон подошел к трупу с наветренной стороны, но даже здесь зловоние вызывало тошноту. Однако не столько запах, как сам факт смерти расстроил его. Прошло всего полдня после Воскрешения, а человек уже лежит мертвым! Означает ли это, что воскресшие были столь же уязвимы перед лицом смерти, как и в земной жизни? Если так, то какой же смысл во всем этом?
Фригейт прекратил свои попытки облегчить и без того пустой желудок. Бледный и дрожащий, он поднялся и подошел к Бартону, стараясь держаться к мертвецу спиной.
— Не лучше ли нам избавиться от этого? — спросил он, ткнув пальцем через плечо.
— Полагаю, что да, — спокойно ответил Бартон. — Хотя очень жаль, что кожа его испорчена.
И он ухмыльнулся американцу. Фригейт еще больше побледнел.
— Возьмитесь здесь, — сказал Бартон. — Обхватите его за ноги, а я подниму тело с другого конца. А затем швырнем в реку.
— В реку? — переспросил Фригейт.
— Да. Если только вам не захочется отнести его в холмы и выкопать там могилу для захоронения.
