Аркадий Стругацкий - Пять ложек эликсира
ФЕЛИКС: Я ничего не понимаю в химии.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: В химии понимаю я! Мне не нужен человек, который понимает в химии. Мне нужен человек, который понимает в идеях! Я устал быть один! Мне нужен собеседник, мне нужен оппонент. Соглашайтесь, Феликс Александрович! До сих пор бессмертных творил фатум. С вашей помощью их начну творить я. Соглашайтесь!
ФЕЛИКС (задумчиво): Н-да-а-а…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вас смущает плата? Это пустяки. Нигде не сказано, что вы обязаны убирать его собственными руками. Я помогу вам. Я обойдусь даже совсем без вас.
ФЕЛИКС: И всунете меня в сапоги убитого?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вздор, вздор, Феликс Александрович! Детский лепет, а вы же взрослый человек… Константин Курдюков прожил семьсот лет! И все это время он только и делал, что жрал, пил, грабил, портил малолетних и убивал. Он прожил шестьсот пятьдесят лишних лет! А вы разводите антимонии вокруг его сапог! Кстати, и не его это сапоги — он сам влез в них, когда они были еще теплые… Послушайте, я был о вас лучшего мнения! Вам предлагают грандиознейшую цель, а вы думаете о чем?
ФЕЛИКС: Ни вы, ни я не имеем права решать, кому жить, а кому умереть.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Ах, как с вами трудно! Гораздо труднее, чем я ожидал! Чего вы добиваетесь тогда? Ведь пойдете под нож!
ФЕЛИКС: Да не пойду я под нож!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Пойдете под нож, как баран! А это ничтожество, эта тварь дрожащая, коей шестьсот лет как пора уже сгнить дотла, еще лет шестьсот будет порхать без малейшей пользы для чего бы то ни было! А я-то вообразил, что у вас действительно есть принципы. Ведь вы же писатель! Вам же представляется возможность, какой не было ни у кого! Переварить в душе своей многовековой личный опыт, одарить человечество многовековой мудростью… Вы подумайте, сколько книг у вас впереди, Феликс Александрович! И каких книг — невиданных, небывалых! Да… а я-то думал, что вы действительно готовы сделать что-то для человечества… Эх вы, мотыльки, эфемеры!
Иван Давыдович поднимается и выходит, и сейчас же в спальне объявляется Клетчатый.
КЛЕТЧАТЫЙ: Прошу прощения… Телефончик…
Он быстро и ловко отключает телефонный аппарат и несет к двери.
Оставшись один, Феликс бормочет:
— Ничего… Тут главное — нервы. Ни черта они мне не сделают…
У двери в спальню Курдюков уламывает Клетчатого.
КУРДЮКОВ: Убежит, я вам говорю! Обязательно удерет! Вы же его не знаете!
КЛЕТЧАТЫЙ: Куда удерет? Седьмой этаж, сударь…
КУРДЮКОВ: Придумает что-нибудь! Дайте я сам посмотрю.
КЛЕТЧАТЫЙ: Нечего вам там смотреть, все уже осмотрено…
КУРДЮКОВ (страстно, показывая растопыренные ладони): Чем? Чем я его шлепну? А если даже и шлепну — что здесь плохого?
КЛЕТЧАТЫЙ: Плохого здесь, может быть, ничего и нет, но с другой стороны, приказ есть приказ… (Он быстро и профессионально обшаривает Курдюкова). Ладно уж, идите, господин Басаврюк…
Курдюков на цыпочках входит в спальню и плотно закрывает за собой дверь.
Феликс встречает его угрюмым взглядом, но Курдюкова это нисколько не смущает. Он подскакивает к тахте и наклоняется к самому уху Феликса.
КУРДЮКОВ: Значит делаем так. Я беру на себя ротмистра. От тебя требуется только одно: держи магистра за руки, да покрепче. Остальное — мое дело.
Феликс отодвигает его растопыренной ладонью.
КУРДЮКОВ: Ну что уставился? Надо нам из это дерьма выбираться или не надо? Чего хорошего, если тебя или меня шлепнут? Ты, может думаешь, что о тебе кто-нибудь позаботиться? Чего тебе тут магистр наплел? Наобещал небось с три короба! Больше заботиться некому! Дурак, нам только бы вырваться отсюда, а потом дернем кто-куда… Неужели у тебя места не найдется, куда можно нырнуть и отсидеться?
ФЕЛИКС: Значит, я хватаю магистра?
КУРДЮКОВ: Ну?
ФЕЛИКС: А ты, знаешь, хватаешь ротмистра?
КУРДЮКОВ: Ну! Остальные — они ничего не стоят!
ФЕЛИКС: Пошел вон!
КУРДЮКОВ: Дурак! Не веришь мне? Ну ты мне только пообещай: когда я ротмистра схвачу, попридержи Иван Давыдовича!
ФЕЛИКС: Вон пошел, я тебе говорю!
КУРДЮКОВ (рычит как собака): О себе подумай, Снегирев! Еще раз тебе говорю! О себе подумай!
Едва он скрывается в спальню является Наташа и тоже плотно закрывает за собой дверь. Она подходит к тахте, садится рядом с Феликсом и озирается.
НАТАША: Господи, как давно я здесь не была! А где же секретер? У тебя же тут секретер стоял…
ФЕЛИКС: Дочери отдал. Почему это тебя волнует?
НАТАША: А что это ты такой колючий? Я ведь тебе ничего плохого не сделала. Ты ведь сам в эту историю въехал… Фу ты, какое злое лицо! Вчера ты на меня не так смотрел… Страшно?
ФЕЛИКС: А чего мне бояться?
НАТАША: Ну как сказать… Пока Курдюков жив…
ФЕЛИКС: Да не посмеете вы.
НАТАША: Сегодня не посмеем, а завтра…
ФЕЛИКС: И завтра не посмеете. Неужели никто из вас до сих пор не сообразил, что вам же хуже будет?
НАТАША: Слушай. Ты не понимаешь. Они совсем без ума от страха. Они сейчас от страха на все готовы, вот что тебе надо понять. Я вижу, ты что-то там задумал. Не зарывайся? никому не верь, ни единому слову. И спиной ни к кому не поворачивайся — охнуть не успеешь! Я видела, как это делается…
ФЕЛИКС: Что это ты вдруг меня опять полюбила?
НАТАША: Сама не знаю. Я тебя сегодня словно впервые увидела. Я же думала: ну, мужичишка, на два вечерка сгодится… А ты вон какой у меня оказался! (Она придвигается к нему, прижимается, гладит по лицу). Мужчина… Ну обними меня! Ну что ты сидишь, как чужой? Ну это же я… Вспомни, как ты говорил: фея, ведьма прекрасная… Ну! Я ведь проститься хочу. Я не знаю, что будет через час…
Феликс с усилием освобождается от ее рук и встает.
ФЕЛИКС: Да что ты меня хоронишь? Перестань! Вот нашла время и место!
НАТАША: Ну почему? Почему? Это же я, вспомни меня… Трупик мой любимый, желанный!
ФЕЛИКС: Слушай, тебе же пятьсот лет! Побойся бога, старая женщина! Да мне теперь и подумать страшно!
Она останавливается, будто он ударил ее кнутом.
НАТАША: Болван. Труп вонючий. Евнух.
ФЕЛИКС (спохватившись): Господи, ну извини… Что это я, в самом деле… Но и так же тоже нельзя.
НАТАША: Дрянь. Идиот. Ты что — вообразил, что магистр за тебя заступится? Да ему одно только и нужно — баки тебе забить, чтобы ты завтра по милициям не побежал, чтобы время у нас оставалось решить, как мы тебя будем кончать! Что он тебе наобещал? Какие золотые башни? Дурак ты стоеросовый, кастрат неживой! Тьфу!
В спальню заглядывает Павел Павлович. В руке у него бутерброд, он с аппетитом прожевывает лакомый кусочек.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Деточка, десять минут истекли! Я полагаю, вы уже закончили?
НАТАША (злобно): И не начали даже!
И она стремительно выходит вон мимо посторонившегося Павла Павловича.
