Эрик Рассел - Единственное решение
— Нам пора.
И они тронулись дальше: Кесслер и Фини шли впереди, Молит замыкал шествие. Оба они — и тот, что шел первым, и тот, что последним, — размышляли об одном. Об одном, но по-разному, ибо мысли Молита все еще были заняты переоценкой ценностей.
Как идущий последним он, насколько позволяли частые повороты тропинки, временами видел перед собой всех остальных сразу. Поэтому он особенно четко представлял, сколько людей идет сейчас впереди него. Эта живая цепочка была вдвое длинней в тот день, когда они начали свое трагическое паломничество. Потому длинней, что с ними тогда еще шли и другие. Например, Сайме. Человек деятельный, образованный, достойный уважения. Первоклассный космонавт. Не из-за Саймса ли принимает он так близко к сердцу то, что их стало меньше?
Нет.
Ему не хватало и черномазого.
И двух тугодумов с Балкан.
А если судьба ударит их снова, ему наверняка будет не хватать и этого иудея.
И тощего китаезы.
И остроухого лохматого пса.
Его скрутит тоска по людям, по всем без исключения.
— Запомни это, Молит! — рявкнул он на себя. — Навсегда запомни!
Сэмми оглянулся через плечо.
— Ты что-то сказал?
— Это я отделываю собственную задницу — в переносном смысле, конечно, — объяснил Молит.
— И ты тоже? — удивился Сэмми. — На моей уже не осталось живого места.
В мозгу Молита это признание заняло место рядом с другой недавно полученной информацией. Значит, не только у него находятся причины давать самому себе по заднице. И другие могут заблуждаться, а потом сожалеть о допущенных ошибках.
Просто диву даешься, как много у людей между собой общего.
Самое правильное — это при жизни проявлять терпимость, а смерть встретить с достоинством. Сейчас он учится первому. А как он справится со вторым, покажет будущее.
Тропа вывела их на голую вершину холма, и в первый раз с той минуты, когда они пустились в путь, перед их взорами открылись уходящие вдаль мили поверхности планеты. В какую сторону ни глянь, повсюду она выглядела одинаково — густой однородный растительный массив, только на востоке вздымалась горная цепь, чернея на фоне пылающего неба.
Обтирая тряпкой залитое потом лицо, Кесслер проворчал:
— Когда мы были внизу, в джунглях, я мечтал выбраться оттуда хоть к черту в зубы. А теперь мне бы назад вернуться. По крайней мере там хоть есть какая-то тень.
— Звук, — объявил Малыш Ку, протянув руку к северо-западу. — Вон там, высоко-высоко. «У й о у м, уйоум!»
— Ничего не слышу. — Прикрыв ладонью глаза, Кесслер посмотрел в указанном направлении. — И ничего не вижу. — Он взглянул на остальных. — А вы?
— Я тоже, — сказал Сэмми.
— Этак на секунду мне было показалось, что я вижу там, вверху, черную точку, — неуверенно произнес Молит. — Но ручаться не стану. Должно быть, померещилось.
— А сейчас ты ее больше не видишь?
— Нет. Эта точка словно бы откуда-то вынырнула, а потом как слиняла, исчезла из виду.
— Я не намерен из-за этого трепать себе нервы, — заявил Кесслер. Он снова обтер себе лицо. — Еще час под этим распроклятым солнцем, и у нас начнутся галлюцинации почище. — Он двинулся вперед. — Давайте-ка спустимся отсюда в тень.
Фини залаял на торчавшую неподалеку скалу, шерсть У него на загривке стала дыбом. Кесслер замедлил шаг и, крадучись, направился к скале, держа наготове пистолет. Фини стремительно обогнул ее и зарычал как лев. Какое-то существо, похожее на десятиногую ящерицу, волнообразно изгибая тело, умчалось длинными прыжками прочь и исчезло за гребнем холма. Разочарованно ворча, Фини приплелся обратно.
— Оно же восемь футов длиной, из них половина — зубастая пасть. — Кесслер презрительно фыркнул. — И удирает от лая собаки.
— А может, оно органически не переносит резкие звуки, — предположил Сэмми. — И если б Фини так не разлаялся, оно б его вмиг проглотило.
— Меня просто из себя выводит зловещая тишина на этой чертовой планете, — сказал Кесслер. — На Земле в таких джунглях ад кромешный, оглохнуть можно. Стрекочут цикады, без умолку тарабарят обезьяны, кричат попугаи — всего не перечесть. А здесь все живое не производит никакого шума. Огромные змееподобные существа ползают совершенно беззвучно. Гигантские красные пауки сидят в ямах-ловушках и не шелохнутся. Во время моих ночных дежурств я видел множество каких-то тварей, а иной раз только ощущал их присутствие, и все они крались по лесу с такой осторожностью, что ветка не треснет и листва не зашуршит. Это же противоестественно. Меня это угнетает.
— Давайте, запоем, — предложил Сэмми. — Это поднимет нам настроение и заодно распугает всякую здешнюю нечисть.
— А что будем петь? — спросил Кесслер.
Сэмми со всей серьезностью поразмыслил над его вопросом и предложил:
— «Вьется тропка, вьется длинная». Подойдет?
Горланя эту песню, они зашагали вперед. Один Малыш Ку молчал: он не знал слов. «Тропку» сменила «Уложи меня среди клевера», за которой последовали «Песня легионеров» и еще с полдюжины других. Пение помогло им быстрей спуститься с холма в джунгли и ускорило продвижение сквозь заросли. Молит хриплым, режущим слух басом исполнил соло старинную австралийскую песенку «Как погнал наш Клэнси коров на водопой». Допев последний куплет, Молит взялся за Малыша Ку.
— А от тебя мы даже жалкого писка не услышали. Может, споешь нам что-нибудь свое, а?
Малыш Ку застеснялся.
— Да ты смелей, — нетерпеливо настаивал Молит. — Все равно хуже меня тебе не спеть.
Преодолевая смущение, Малыш Ку неохотно повиновался, и из его рта полились какие-то резкие немелодичные сочетания звуковых полутонов. Под эти жуткие вопли в воображении остальных возникла кошка, ополоумевшая от невыносимых резей в желудке. Эта кошачья агония продолжалась несколько минут и вдруг оборвалась — как им показалось — на середине такта.
— Что все это значит? — подступил к нему Молит, играя бровями.
— Лепестки цветов, точно снежинки, медленно падают с неба и нежно приникают к светлой руке моей любимой, — с удивившей остальных беглостью бойко объяснил Малыш Ку.
— Это надо же! — воскликнул Молит. — Очень милая песенка.
Подумать только — Малышу Ку есть о ком петь песни! Такое Молиту раньше и в голову бы не пришло. Он попытался представить себе эту женщину. Вероятно, лицо у нее оливкового цвета, миндалевидные глаза, она смешливая, пухленькая, вкусно готовит; мать семерых упитанных детей. Не исключено, что телом она вдвое крупнее Малыша Ку, управляет им и хозяйством твердой уверенной рукой и зовут ее, возможно, Тончайший Аромат, или как-нибудь еще в том же роде.
