Рэй Брэдбери - День поминовения усопших
Обзор книги Рэй Брэдбери - День поминовения усопших
Брэдбери Рэй
День поминовения усопших
Рэй Брэдбери
День поминовения усопших.
Перевод с английского И. Оранского
Был день поминовения усопших, и все, включая бабушку Лоблилли, шли по залитой солнцем дороге и сейчас остановились среди зелени под высоким небом Миссури, и пахло приближающейся осенью, и среди травы распускались цветы.
- Вот мы и пришли, - сказала бабушка Лоблилли, опираясь на палку, и оглядела всех своими сияющими карими глазами, и сплюнула на пыльную дорогу.
Кладбище находилось на склоне небольшого холма, Там были осевшие могильные холмики и деревянные доски с именами умерших, в тишине гудели пчелы, в безоблачном голубом небе расцветали красивые бабочки.
Высокие загорелые мужчины и женщины в платьях из крашеной пряжи долго и молча стояли, глядя на могилы своих предков.
- Ну что ж, за дело! - произнесла бабушка и заковыляла по мокрой траве, приминая ее своей палкой.
Люди принесли с собой лопаты и корзины с маргаритками и сиренью. В августе начали прокладывать дорогу, которая должна пройти через кладбище, и так как в течение пятидесяти лет здесь уже никого не хоронили, родственники согласились перенести останки в другое место.
Бабушка Лоблилли опустилась на колени, и лопатка дрожала в ее руке. Никто не обращал на нее внимания. Все были заняты своими делами.
- Бабушка, - произнес Джозеф Пайкс, заслоняя от нее солнце. Бабушка, тебе здесь делать нечего. Это могила Уильяма Симмонса, бабушка.
Услышав его голос, все бросили работу и прислушались, но услышали только, как хлопают крыльями бабочки в прохладном полуденном небе.
Бабушка подняла на него глаза.
- Ты думаешь, я не знаю, чья это могила? Я не видела Уильяма Симмонса шестьдесят лет, но сегодня я решила навестить его.
Она копала жирную землю и притихла, и погрузилась в воспоминания, и говорила сама с собой и с теми, кто мог слышать.
- Шестьдесят лет назад он был красивым парнем, ему было всего двадцать три. А я, мне было двадцать, и у меня были золотистые волосы, белые руки и шея, и щеки, как спелые вишни. Шестьдесят лет назад мы собирались пожениться, потом он заболел и умер. И я осталась одна, и я помню, как его могильный холмик размывали дожди...
Все уставились на нее.
- Но все же, бабушка... - сказал Джозеф Пайкс.
Могила была неглубокой и вскоре она увидела длинный железный ящик.
- Помогите! - крикнула она.
Девять мужчин начали поднимать гроб из могилы, а бабушка тыкала в них своей палкой.
- Осторожно! Легче! Хорошо!
Они опустили гроб на землю.
- А теперь, джентльмены, - произнесла она, - будьте так добры, отнесите на некоторое время мистера Симмонса ко мне домой.
- Мы собираемся перенести его на новое кладбище, - заявил Джозеф Пайкс.
Бабушка окинула его колючим взглядом.
- Вы отнесете этот ящик прямо ко мне домой. Буду вам весьма признательна.
Они смотрели, как она ковыляет вниз по дороге. Затем взглянули на гроб, друг на друга и поплевали на руки.
Через пять минут они втиснули гроб в дверь ее маленького домика и поставили его около пузатой печки.
Она налила им по стаканчику.
- А теперь поднимите крышку, - сказала она. - Не каждый день встречаешься со старыми друзьями.
Мужчины не шелохнулись.
- Что ж, если не хотите, я сама.
И она начала колотить палкой по крышке гроба, сбивая покрывавший ее слой земли. По полу побежали пауки. Запахло свежевспаханной весенней землей. Мужчины взялись за крышку. Бабушка отступила назад.
- Давайте!
Она величественно взмахнула палкой, как древняя богиня.
И крышка поднялась. Мужчины положили ее на пол и повернулись.
Изо всех ртов вырвался звук, напоминавший дуновение октябрьского ветра.
В гробу, среди поднимавшихся вверх золотистых пылинок, лежал Уильям Симмонс. Он спал с еле заметной улыбкой на лице и сложенными на груди руками, парадно одетый и абсолютно никому не нужный.
Бабушка Лоблилли протяжно застонала.
- Он сохранился.
И это была правда. Целый и невредимый, как жук в своем панцире: прекрасная белая кожа, небольшие веки над красивыми глазами, как лепестки цветка, губы не утратили своего цвета, волосы аккуратно причесаны, галстук завязан, ногти острижены. В общем, с того дня, как его зарыли в землю, облик его не изменился.
Бабушка стояла, крепко зажмурив глаза, прижав руки ко рту и ловя собственное дыхание. Она не могла разглядеть его.
- Где мои очки? - закричала она. - Вы что, не можете их найти? вновь раздался ее крик. Она искоса взглянула на тело.
- Бог с ними, - сказала она, подходя ближе. В комнате воцарилась тишина. Она вздохнула и задрожала, и заворковала над гробом.
- Он сохранился, - заметила одна женщина. - Целехонек.
- Но так не бывает, - заявил Джозеф Пайкс.
- Как видишь, бывает, - ответила женщина.
- Шестьдесят лет под землей. Он не мог сохраниться.
Угасал солнечный свет, последние бабочки сели на цветы и слились с ними.
Бабушка Лоблилли вытянула морщинистую дрожащую руку.
- Земля и воздух сохранили его. Эта сухая почва вполне для этого подходит.
- Он молод, - тихо простонала одна женщина. - Так молод.
- Да, - сказала бабушка, глядя на него. - Он, двадцатитрехлетний, лежит в гробу, а я, которой скоро восемьдесят, стою здесь. - И снова зажмурилась.
- Успокойся, бабушка, - дотронулся до ее плеча Джозеф Пайкс.
- Да, он лежит здесь, двадцатитрехлетний, молодой и красивый, а я, - она еще крепче зажмурилась, - я, склонившаяся над ним, никогда не буду уже молодой, я, старая и высохшая, никогда уже не смогу стать молодой. О боже! Смерть сохраняет людям молодость. Посмотрите, как добра была к нему смерть.
Она медленно ощупала свое тело и лицо и повернулась к остальным.
- Смерть лучше жизни. Почему я тоже не умерла тогда? Сейчас бы мы, оба молодые, были вместе. Я, в своем гробу, в белом подвенечном платье с кружевами, глаза, сияющие радостью смерти, закрыты, руки сложены на груди, словно для молитвы.
- Хватит, бабушка.
- Это мое дело! Почему я тоже не умерла? Тогда, если бы он вернулся, как сегодня, чтобы увидеть меня, я бы так не выглядела!
Она яростно ощупывала свое морщинистое лицо и беззубый рот, щипала обвисшую кожу, выдергивала седые волосы и с ужасом смотрела на них.
- Какое прекрасное возвращение! - Она вытянула свои костлявые руки. - Разве может двадцатитрехлетнему мужчине нравиться старуха семидесяти девяти лет, у которой в жилах не кровь, а гнилая жижа. Меня обманули. Смерть дала ему вечную молодость. Посмотрите на меня - жизнь этого не сделала.
- Да, но у тебя есть кое-что другое, - заметил Джозсф Пайкс. - Он не молод. Ему далеко за восемьдесят.
