Леонид Панасенко - Поливит
Обзор книги Леонид Панасенко - Поливит
Панасенко Леонид
Поливит
Леонид Панасенко
Поливит
Она услышит мой голос и улыбнется. И повернет ко мне вдруг прозревшее лицо. "Оля, - скажу я, - здравствуйте, Оля". И добавлю свой традиционный вопрос: "Вы снова видели цветной сон?" Почему все же так получается - она видит цветные сны, а я - только черно-белые, да и те несуразные... "Не обижайтесь на судьбу, Егор, - скажет она ласково. - Лучше расскажите, какие эти листья. Я насобирала по дороге целую охапку..."
- Ох и надоели мне эти дежурства, - ворчит Славик. - Так и лето прошло...
Он стоит у стены-окна, смотрит на хмурую реку. Горошины дождя деликатно постукивают в стекло, мокрые деревья жмутся поближе к станции, и на пляже сейчас ни души. Это к лучшему: Когда солнце, когда Днепр буквально закипает от тел, Славика и вовсе заедает хандра. Он с угрюмым видом садится во второе кресло и от нечего делать подключается к Джордже. Этот однорукий румын, заядлый альпинист, подбирается нынче со своей группой к вершине Эвереста...
Я знаю, о чем Славик может сейчас распространяться до бесконечности. О том, что "Поливит", при всем уважении Славика к Службе Солнца, архинеразумная затея. Поливит - много жизней. Так названа наша экспериментальная станция. Здесь установлено два аппарата, которые могут подключить мозг любого человека к сознанию одного из двухсот "актеров". Их отбирали долго, с такими придирками, какие не снились и космонавтам. Я втайне восхищаюсь нашими "актерами". Это люди кристальной нравственной чистоты и огромного духовного богатства. Одни согласились на эксперимент добровольно, других упросила Академия наук. Вы только подумайте, какое надо иметь мужество, чтобы позволять каждому кому не лень жить, пусть и недолго, твоей жизнью. "Актерами" их назвал какой-то остряк-самоучка. Действительно, о какой игре может идти речь? Просто живут хорошие люди. Живут красиво и чисто. А мы этим пользуемся... Мы говорим им: "Разрешите, я побуду немного вами..."
- Кого-то уже несет нечистая сила, - сообщает бодренько Славик. - И дождь ему нипочем.
Конечно, он грубит нарочно, но мне все равно неприятно. Коробит.
Старик был шустрый и разговорчивый. Он смешно, словно мокрый пес, отряхнулся у порога, заспешил к креслу.
- Вижу, первый сегодня. Повезло. Между прочим, я вообще везучий. Жизнь вспомню - ни одного дня не жаль. Все в удовольствие. А теперь решил посмотреть, как другие по скользкой палубе ходят. Без кино чтобы. Из первых рук.
Старик мне сразу чем-то не понравился. Болтает много: "Все в удовольствие..." От такого гурмана, и стошнить может. Я отвернулся и стал молча настраивать поливит.
Это, Оля, кленовый листок. Маленький, будто детская ладошка с растопыренными пальцами. А вот потертые медные пятаки. Да, да. Они сейчас висят на осине, как старая кольчуга богатыря. Это листья осины, Оля...
Господи, почему я уже полгода рассказываю тебе об осенней листве, о застенчивых - ведь они поэтому и мигают - звездах, о карнавальных нарядах цветов, что приткнулись в углу лабораторного стола, рассказываю обо всем на свете и не могу объяснить элементарное? Простое, как дождь. Объяснить, что я люблю тебя, Оля.
- Знаю, знаю. Все абсолютно безопасно, - пел дальше старик. - По инфору слыхал. И что море удовольствия - знаю. Хочешь космонавтом стать пожалуйста, спортсменом - пожалуйста, полярником - по...
- Помолчите, пожалуйста, - нейтральным тоном говорит Славик. - Вы мешаете нам работать.
Он уже надел старику на голову шлем с биодатчиками, и тот чуть испуганно косит глазом на панель, где пульсирует двести рубиновых зрачков. Двести нитей натянуто над миром, двести чутких струн... Тьфу, чепуха какая в голову лезет.
- Не сочтите нескромным. - Востроносенькое лицо старика напоминает сейчас маску многоопытного дипломата. - Может, есть что интимненькое? Нет, нет, - вдруг пугается он. - Я не то имел в виду. Что-нибудь такое, когда замирает сердце. Юность, очарование. Как писал поэт: "Я помню чудное мгновенье..."
- Такого не держим, - хмуро роняет Славик. - Кстати, распишитесь здесь. Напоминание совета Морали о неразглашении сугубо личных сцен, свидетелем которых вы случайно можете стать.
- Позвольте, - возмущается старик. - Я же не мальчик. И почему свидетелем? Участником...
Славик включает канал, и докучливый посетитель замирает с открытым ртом. Его уже нет. И слава богу. Откуда только такие берутся? Реликт, живое ископаемое, а не человек... Кто же он теперь? Я смотрю на надпись возле потухшего глазка. Композитор Денис Старшинов. Он недавно куда-то скрылся из Москвы. Говорят, заканчивает симфонию. Ну, давай, дедуля, хоть напоследок узнай, что означают слова - душа поет...
Старик тихонько стонет. Он полулежит в кресле: губы плотно сжаты, на лбу легкая испарина. Это не страшно. Реакции при контакте двух психик бывают самые удивительные. И, кроме того, поливит действительно безвреден. Это уж точно известно!
А теперь вернемся к тому, о чем я только успел сообщить, но не объяснил. Архинеразумной затеей Славик, конечно, считает не сам поливит, а эксперимент по его широкому применению. То есть эту станцию на берегу Днепра. "У нас даже нет социального адреса, - горячится он. - Если поливит - новый вид искусства, то оборудуйте им все площади Зрелищ, и дело с концом. А ведь еще неизвестно, не сковывает ли он свободу личности "актеров", не заставляет ли добровольцев подыгрывать. Поэтому лучше вернуть аппарат ученым. Врачам и психиатрам он нужен для получения точных диагнозов. Старому океанологу поливит, скажем, позволит увидеть глазами ассистента извержение подводного вулкана. Калеки при помощи нашего аппарата смогут на время избавляться от своих физических недостатков. Глухие - услышат, немые - заговорят, а слепые..."
- Здравствуйте, ребята, - говорит Оля.
Этот старик так забил голову, что мы прозевали ее приход: никто не выбежал навстречу, не помог подняться по лестнице. Оля стоит у двери и, улыбаясь, вытирает мокрое от дождя лицо, поправляет волосы. В этот миг мне кажется, что это дождь заставил ее зажмуриться. Сейчас Оля вытрет ладошкой лицо, откроет глаза... Но чудеса, увы, случаются только в очень хороших книгах.
- Я насобирала по дороге целую охапку листьев, - говорит девушка и протягивает пышный сентябрьский букет".
- А мы вас заждались.
Мой голос чуть-чуть фальшивит. "При чем здесь мы? - читаю я вопрос в хитрющих глазах Славика. - Я, конечно, уважаю Ольгу, но заждался ее ты, Егор, ты".
Глупости это, Ольга. Нет во мне жалости, ни капли. И не ищи ее понапрасну. Разве потребность говорить и говорить с тобой - жалость? Разве то, что я вздрагиваю, завидя похожий силуэт, и сердце замирает, предчувствуя твой приход, похоже на жалость?
