Николай Близнаков - На Земле без перемен
Обзор книги Николай Близнаков - На Земле без перемен
© god54
Близнаков Николай
На Земле без перемен
Итак, я остался один… Совсем один — в этом чужом, безжизненном и грозном мире, где наше Солнце, такое яркое и ласковое для живущих на Земле, кажется холодной, сверкающей звездой…
Вокруг — каменистая пустыня. Куда ни посмотришь — камень и камень. Скалы с острыми, рваными краями, застывшие в первозданной форме. Камень, иссеченный метеоритами, падавшими веками, тысячелетиями… Из-за непривычно близкого горизонта поднимается огромный свинцово-серый, до синевы, шар Нептуна. В его мертвенном свете еще грознее кажется безрадостный пейзаж. Угольно-черные тени, отброшенные скалами, укорачиваются и очерчиваются резче. И — тишина… Тишина, от которой звенит в ушах и душу охватывает леденящее чувство одиночества. Тишина Космоса, которую не может знать человек, никогда не покидавший Землю…
Я сидел на обломке скалы, стираясь осмыслить случившееся.
Катастрофа в Космосе… Что-то абстрактное, бесконечно далекое. Уж, конечно, этого не могло случиться с нашей экспедицией.
Но — случилось… Взрыв прогремел, когда наш корабль, красавица «Эйфория», совершил посадку на Тритоне — спутнике Нептуна, куда нас послали для установки автоматической станции.
Взрыв вспорол бок ракеты. Воздух вырвался через эту зияющую рану. Клод, Глез и Андрей погибли мгновенно. Я, к счастью (к счастью ли), отправился осматривать астероид и потому остался жив.
Если бы мореплаватель древности увидел свое судно, изувеченное ударом о подводный риф… Если б он остался в одиночестве на голой скале, затерянной в океане, удаленной от судоходных путей, он понял бы меня.
Но ждать было нечего. Я заставил себя встать и подняться по трапу в «Эйфорию».
Тщательно осмотрев ракету, я пришел к выводу, что, если бы удалось исправить электричество, — а это показалось возможным, — то я смог бы прожить несколько месяцев в пилотской кабине.
На помощь с Земли я не рассчитывал. Послать экспедицию на Тритон нелегко. К тому же я знал, что взрыв произошел во время радиосеанса. Клод собирался сообщить о нашем благополучном прибытии. На Земле, конечно, слышали взрыв и могли подумать, что все мы погибли. А сообщить, что это не так, я не мог. Взрыв уничтожил радиотелевизионную систему.
Я геолог, астрофизик, в технике профан. Отремонтировать ракету? Нет, об этом нечего и мечтать…
В тридцать шесть лет человек редко думает о смерти. Кажется, что впереди еще целая жизнь. И сейчас, перед лицом неизбежной гибели, я растерялся.
На Земле у меня — жена, сын, родители. Потерять меня — для них огромное горе. Прежде — неисцелимое. Но теперь все по-другому. На Земле хранятся клетки моего организма с закодированным в них моим разумом. Генетикам и неврологам предстоит воссоздать при их помощи человека, ничем не отличающегося от меня. Да, для близких — это благо. Я это знаю и все же… Ведь Он — это не Я! Жить будет Он, а я должен погибнуть! Погибнуть!.. Ужас неотвратимости настиг меня.
Первобытный, животный ужас… И разве может успокоить мысль, что там, на Земле, будет жить моя точная копия и все будут уверены, что это и есть я, Питер Тал…
Не может быть, чтоб между нами не существовало различий. Человеческий организм настолько сложен, настолько переплелись в нем наследственное и благоприобретенное, на его психическую жизнь так неотвратимо влияет подсознание, что в духовные глубины личности не может (я был в этом уверен!) проникнуть ни самый искусный скальпель, ни самый совершенный аппарат.
Я — это я, и меня нельзя повторить!
Наверно, я был близок к сумасшествию…
Чтобы отвлечься, я прошел в библиотеку и, порывшись в каталоге, взял три микрофильма: «Робинзон Крузо», «Таинственный остров» и «Космические приключения». Вернувшись в пилотскую кабину, включил аварийную осветительную сеть — ее аккумуляторы, к счастью, уцелевшие при взрыве, должны, были обеспечивать энергию в течение семидесяти двух часов. Потом подключил один из микрофильмов, сделал себе коктейль и, удобно расположившись в кресле, погрузился в чтение старого, но не стареющего повествования о мужественных людях, никогда не терявших присутствия духа…
Устав читать, я лег в постель.
Сон вернул силу духа и способность рассуждать. Хотелось сразу же взяться за работу — прежде всего, за восстановление герметичности корабля.
Четверо земных суток промучился с ремонтом обшивки, но герметичности добился только через неделю. Несколько раз приходя в отчаяние, хотел все бросить. Но вот очередные испытания показали, что задача решена. Я чуть не заплакал от радости: «Эйфория» возвращалась к жизни!
Оставались двигатели. Это была адская работа, требовавшая невероятного напряжения всех умственных и физических сил. Но ведь мне надо вернуться! Во что бы то ни стало вернуться на Землю! И я работал как одержимый.
Читал учебники, справочники. Думал, пробовал, искал. В конце концов наступил момент, когда я почувствовал себя Леонардо да Винчи, Эдисоном, Эйнштейном. Я победил!
Закончил приготовления, отдохнул — ведь мне предстоял путь в пять миллиардов километров, и вести ракету должен я сам, без Электронного мозга (тоже поврежденного взрывом) и автопилота.
И вот, наконец, старт!
«Эйфория» понеслась к Солнцу. Только в этот момент я в полной мере ощутил, что значит слово «Эйфория» — радость! Я был точно всадник на коне, и как прекрасно, что моим конем оказался чудесный космический корабль! Я чувствовал себя на верху блаженства. Хотелось петь — я пел. Хотелось вечно лететь к МОЕЙ Земле, и в то же время я жаждал сию же минуту оказаться там!
Я был горд, беспечен и смел.
Я был счастлив!
Я рассчитал, что достигну Земли через три месяца. Затем неделя карантина — и я дома. Все будет по-иному. Теперь-то я уж ничего не буду откладывать! Прежде всего повезу Аллу в Медвежью пещеру, заветные места моего детства. С ними связано так много! Сыну — немедленно подарю подводный дом, купленный перед отлетом.
А мой отец — представляю его удивление, когда он услышит, какие сложные задачи пришлось решать его сыну! Ведь он всегда так подшучивал над моей «технической бездарностью»! С каким интересом он станет слушать рассказ о днях на Тритоне!
Мама? Ей будет достаточно увидеть меня и обнять…
Когда «Эйфория» пересекла орбиту Марса, я почувствовал себя дома. Что значат миллионы километров, когда позади — миллиарды?
Быть может, меня уже заметили? Но я мог установить связь только на расстоянии нескольких сотен километров — это было пределом для маленькой УКВ-станции, единственной станции, работавшей на корабле.
