Наталья Иртенина - Скрип
Обзор книги Наталья Иртенина - Скрип
Наталья Иртенина
Скрип
***
Пусть другие предаются миру зла своими делами и самой своей жизнью, думал я. Я же погружусь как можно глубже в тот мир зла, который недоступен глазу.
МисимаСегодня я не пошел наверх – остался дома один на один с ночной темнотой и неподвижным, обволакивающим беззвучием. В первый раз изменил своему давнему обычаю прогуливаться на сон грядущий на крыше собственного дома.
Каждую ночь, и зимой, и летом я забираюсь на чердак, толкаю скрипучую дверцу, ведущую наверх и, скрючившись, перелезаю на крышу. Зачем – сам не знаю. Могу придумать дюжину объяснений, но какое из них будет ближе к истине? Самое очевидное – здесь мне никто не может помешать. Чаще всего я ищу здесь равновесия, пытаюсь найти баланс между собой и всем остальным подлунным миром, угомонить тот пьяный маятник внутри меня, который не дает мне ни малейшего шанса обрести устойчивость на грешной земле. Только между небом и землей я получаю возможность усмирить его.
Мою жену (когда-то я был женат, но потом моя Тамара променяла меня на весьма предприимчивого хлюста в красном «шевроле») несказанно раздражала эта привычка к ночным поднебесным проветриваниям. Кажется, она даже немного ревновала меня к крыше. Однажды, после того как я в который раз сбежал от ее объятий, Томка забралась следом за мной. Было лето, ночь благоухала запахом прожаренной за день крыши. Я стоял на краю и смотрел на полыхающий разноцветными огнями город, пытаясь удержать равновесие. Не могу сказать о себе, что я из породы альпинистов-мазохистов, но кажется, именно это сочетание острых ощущений неустойчивости, головокружения, нереальности расстилающегося внизу мира и реального страха на краю обрыва – именно это и влекло меня сюда. Звук скрипнувшей за спиной двери резко оттолкнул меня назад, прочь от края. Я обернулся и увидел Томку: в каком-то умопомрачительном одеянии в приглушенном свете ночи она казалась сказочной феей, удивленно озирающейся по сторонам в поисках своего сбежавшего негодника-пажа.
– Не понимаю, зачем нужно регулярно забираться на эту верхотуру. Это ритуал у тебя такой – прощание с ушедшим днем?
Расспросы надо было пресечь в корне. Я зажал Томкины губы поцелуем. Мы занялись любовью прямо там, на крыше.
В ту ночь, уже в постели, губы моей жены сонно шептали, что я сошел с ума. Но я почему-то им не верил.
Больше таких приключений с нами не случалось. Томка перестала ревновать меня к крыше и попыталась примириться с этим «странным капризом большого ребенка» – кажется, так она выразилась однажды.
Сегодня я впервые не пошел туда из-за истории, которая приключилась со мной вчера. Точнее, это даже историей нельзя назвать, потому что внешне ничего не происходило. Только посторонний взгляд мог бы на секунду задержаться на странной человеческой фигуре, удобно расположившейся на краю высотного дома, свесившей ноги вниз и опирающейся локтями на низенький поручень, опоясавший крышу. После сумасшедшей дневной жары хотелось насквозь пропитаться ночным полупрохладным воздухом, так чтобы этого запаса хватило на весь следующий день июньского солнцепека. Я разглядывал разноцветное скопище домов, грузных мастодонтов и застенчивых карликов, медленно впадающих в спячку. Время ушло далеко за полночь, и в конце концов на меня накатила беспричинная тоска, раздражавшая и беспокоившая чем-то, что я никак не мог уловить. Внезапно я понял, что это. Скрип качелей внизу. Одинокий плач детских качелей во дворе дома. Вычленив этот звук из негромкого гула ночной жизни, я осознал, что он уже давно раздается в темноте. Перегнувшись через край, я попытался рассмотреть, кого это тоска выгнала в ночной час из дома. Но ближайший фонарь светил далеко в стороне. Я ничего не увидел, и от этого стало еще омерзительнее.
Надо было встать и уйти, но этот звук, преследующий меня со времен безоблачного детства, имеет надо мной какую-то гипнотическую власть. Я остался сидеть завороженный и обездвиженный этой странной музыкой.
– Плим-блим. Блим-плим. Скри-пим, – говорили внизу качели, пытаясь воздействовать на меня грустной бессмысленностью этой фразы. Словно хотели, чтобы я что-то понял, что-то недоступное и неподвластное обычным человеческим словам. Или вспомнить.
Сейчас, находясь в здравом уме и твердой памяти, я могу поклясться, что я не сумасшедший. И почти не поддаюсь внушению. Вероятно, во всем виновата эта проклятая жара, плавящая мозги. Как будто преисподняя увеличилась в масштабах и подошла вплотную к поверхности земли. Легкое дыхание ада. Так вот, вчера, на крыше я вдруг понял, что я не существую. Именно это и хотели сказать мне качели. Об этом кричала вся окружающая среда, красиво задрапированная полутьмой, сквозь прорехи которой врывался в этот нелепый и нереальный скрипучий мир качелей огненный свет фонарей, горящих окон, гирлянд городской иллюминации и ночных вывесок.
Я вспомнил, что в первый раз услышал это от своей Томки в наш последний день. Она уже все решила, взвесила и подвела баланс, оставалось только ввести меня в курс дела, что она и сделала со свойственным ей женским тактом:
– Я ухожу от тебя. И пожалуйста не возражай. – Я и не думал возражать – если уж она решила, ее не свернет с пути и бульдозер. – Он прекрасный человек, и я не собираюсь менять своего мнения о нем только из-за того, что тебе он не нравится. И оставь свои ехидные шуточки при себе, если ты не способен понять чужую душу. Ну да, он делец. Но это не доказательство. В любом деле человек может сохранить свое лицо. Вовсе не обязательно терять его от запаха денег. Вадик (о, она уже называла его Вадик!) в отличие от тебя сохранил свою физиономию. А ты свою давно потерял. Ты посмотри на себя – что ты за человек? Ты не человек, ты какой-то фантом. Облако в штанах. Призрак, который живет на крыше…
Собирая вещи, она повторяла, видимо все-таки чувствуя свою вину и пытаясь оправдаться, убедить себя в своей правоте:
– Ты моя ошибка. Случайность. Ты моя роковая ошибка. – Ей безумно нравилось это слово «роковой», она употребляла его к месту и не к месту. Мы расстались легко и без претензий друг к другу.
И только неделю спустя я понял, что люблю ее, а теперь потерял навечно. Это чувство потери оказалось совершенно неожиданным, потому что я давно решил, что любовь – это не моя стихия, что я не могу полюбить очень сильно, так, чтобы невозможно было расстаться, когда придет время. Стало очевидно, что я занимался самообольщением.
Итак, я стал призраком, к тому же брошенным. Я продолжал жить, не замечая, что медленно исчезаю с лица земли, распадаюсь на бессмысленные закорючки: гайки, болты, шурупы, винтики, шайбочки, заклепки, шнурки, кнопки и петли для пуговиц.
