Мартин Петишка - Дерево
Обзор книги Мартин Петишка - Дерево
Петишка Мартин
Дерево
Мартин Петишка
Дерево
1
Профессор Кесслер не был мечтателем.
Он даже был убежден в том, что если человек кого-либо или что-то активно не приемлет, то постепенно он обретает черты того объекта, против которого выступал. Иными словами, в ходе борьбы с недругом он постепенно превращается в своего антипода.
Объектом неприятия Кесслера была фантазия. Отдыхая летом на даче, куда меня пригласили погостить, я часто наблюдал за ним. Вот он входит в сад, обычно в трусах, вышагивая словно автомат. Машинально раскладывает кресло и неуклюже садится. Он и загорал-то не как все мы - час, а ровно шестьдесят минут или три тысячи шестьсот секунд. От его сосредоточенного вида, с которым он принимал солнечные ванны, так и веяло пунктуальностью и обстоятельностью.
В сущности, профессор Кесслер вовсе и не загорал. Он лишь предоставлял солнечным лучам возможность осуществить химическую реакцию в клеточках своего тела. Этим сравнением я отнюдь не собираюсь высмеивать профессора Кесслера; я лишь хочу показать особенности его мировосприятия.
Когда я с ним познакомился, он был уже на пенсии и вел здоровый и размеренный образ жизни. И даже если он просто сидел и молчал, от него как бы исходила активность и жизнерадостность. Оставив научную работу, которой прежде страстно увлекался, он переключился на дачу, отдавая всего себя саду. Он постоянно что-то прививал, пересаживал, копал - и все с неуемной энергией. Ибо чем бы ни занимался профессор Кесслер, он все делал увлеченно.
Садоводческие заботы в то лето сблизили нас. Точнее, крыжовник, который мы оба сажали. Позднее я провел в обществе профессора Кесслера несколько недель. Тогда-то я и услышал от него удивительнейшую историю. И по сей день не знаю, как объяснить услышанное, - впрочем, он и сам не в состоянии этого сделать... А дерево, о котором пойдет речь, и поныне стоит в саду профессора Кесслера.
Credo, quia absurdum est.
2
Дачу, где произошла эта странная история, профессор Кесслер унаследовал от двоюродной бабушки. Переселившись в город, она оставила дом племяннику, в то время ассистенту высшего учебного заведения, который только что вернулся на родину после учебы в Гейдельберге и Париже. Старушке хотелось, чтобы он почаще бывал за городом, дышал свежим воздухом. Когда он рассказывал мне об этом, выражение его лица можно было истолковать по-разному, но, по-моему, он размышлял о чуде, благодаря которому не сошел с ума на этой даче.
Профессору было уже за тридцать, когда он впервые решил провести лето здесь, в горах. Чувствуя себя вымотанным напряженной работой, он надеялся, что крепкий, пьянящий горный воздух и тишина вольют в него силы, достаточные для получения Нобелевской премии. Позже я узнал от его учеников, что профессора и в самом деле рекомендовали на Нобелевскую премию.
Однако, подобно большинству ученых, профессор Кесслер не умел отдыхать...
Вам, верно, приходилось читать в журналах всякие небылицы о том, как в недалеком будущем ученые сумеют соединить два мира - растительный и животный. Мне, например, однажды попалась на глаза картинка, на которой была изображена роза с веселой кошачьей головкой вместо цветка. Эти прожекты существуют не один десяток лет. Кесслер впервые близко познакомился с ними во время своей стажировки в Соединенных Штатах Америки.
Отец профессора потерял на войне ногу, и сын очень переживал увечье отца. Во время пребывания за границей у него родилась идея, которая, как и все гениальные идеи, пока они не реализованы, казалась поистине сумасшедшей. Он задумался об огромных возможностях трансплантаций, которые могли бы быть осуществлены на основе регенеративной способности растений. Что, размышлял ученый, если, используя эту способность, заменить искалеченную или потерянную конечность? Разумеется, это были всего лишь несбыточные мечты. Он отгонял их от себя, но окончательно выбросить из головы не смог. И решил, что когда-нибудь всерьез займется этой проблемой. Он начал с того, что постепенно перевез на дачу свои приборы, превратив старый дом в лабораторию. Кухня стала его рабочим кабинетом, в спальне он хранил препараты, гостиную переоборудовал в рентгенологическую лабораторию.
Теперь он с наслаждением проводил в горах лето: мало ел, зато в огромных количествах пил черный кофе и крепким, как коньяк, воздухом почти не дышал: днем и ночью сидел в смрадной лаборатории.
Профессор проводил любопытнейшие опыты с растениями и животными, для этой цели даже изобрел специальный аппарат. Он пытался объяснить мне принцип его устройства, но единственное, что я понял, это то, что аппарат состоял из трех каких-то приборов и множества удивительных частей.
Первый месяц, который профессор посвятил опытам, с точки зрения научных результатов оказался неудачным. Если бы он провел этот месяц в винном погребке, результат был бы таким же. Только обошлось бы это ему намного дешевле.
Грузовики то и дело доставляли ему саженцы яблонь, берез, груш, черешен, и он скрупулезно исследовал их возраст, действие на них влажности, облучения... Он мечтал совершить подлинный переворот в садоводстве, сущность которого состояла бы в том, чтобы, например, на тополе привить одновременно грушу, яблоню и персик. Тем самым одно дерево стало бы походить на своего рода фруктовый универсам с широким ассортиментом...
3
А теперь самое время перейти к сути истории Кесслера, которая так и осталась для него загадкой. Заранее должен предупредить: не будучи специалистом ни в одной из тех областей, которыми занимался профессор Кесслер, я отнюдь не претендую на то, что все могу объяснить.
Началось все с того, что, как помнил профессор, он сел под старую яблоню в бабушкином саду. Был чудесный летний день, горный воздух и в самом деле пьянил. Профессор держал в руках карандаш: он занимался расчетами и был ими вполне доволен. Его окружали приборы, вынесенные из дома, где производилась генеральная уборка (Кесслер поддался уговорам экономки-чистюли, которая давно вынашивала эту идею). Прямо за спиной профессора стоял огромный, словно молотилка, аппарат.
Уже потом Кесслер высказал предположение, что вся эта удивительная история могла приключиться под влиянием жары. Как он подозревает, солнечное тепло вызвало неожиданные реакции в приборах. Ну и какую-то роль сыграло, по всей вероятности, само их размещение, то напряжение, которое возникло между ними.
Короче говоря, склонившись над расчетами, профессор Кесслер вдруг почувствовал, как все его тело сильно напряглось. Затем появилась легкость и, наконец, ощущение, которое можно передать только стихами. Однако Кесслер чужд поэзии, зато он много раз пытался сочинять научные трактаты на тему своего необычного эксперимента. Но его попытки не увенчались успехом. Поэтому я постараюсь как дилетант рассказать об удивительнейшем состоянии, которое испытал ученый. Конечно, профессор Кесслер вряд ли останется мною доволен. Читая мой рассказ, он, думается, промолвит: "Сочинительство все это".
