Говард Лавкрафт - Наследство Пибоди
Обзор книги Говард Лавкрафт - Наследство Пибоди
Лавкрафт Говард Филипс
Наследство Пибоди
Говард Филипс ЛАВКРАФТ
НАСЛЕДСТВО ПИБОДИ[1]
Мне так и не довелось лично познакомиться с моим прадедом Эзафом Пибоди, хотя я достиг уже пятилетнего возраста к тому времени, как он отдал Богу душу в своей огромной старой усадьбе, лежавшей к северо-востоку от городка Уилбрэхем, штат Массачусетс. Из воспоминаний моего детства сохранилось лишь одно, связанное с поездкой в те края. Старик тогда уже был при смерти и не вставал с постели; отец с матерью поднялись в его спальню, оставив меня с няней внизу, так что я его даже и не увидел. По слухам, он был весьма состоятелен, но время сводит на нет любое богатство, как и вообще все в этом мире, ибо даже казалось бы вечному камню на деле отмерен свой срок - что уж тогда говорить о столь преходящем и ненадежном предмете, как деньги. Сплошь и рядом солидные некогда капиталы тают под возрастающим из года в год налоговым бременем, уносятся по частям с каждой новой постигающей семью смертью. Вот уж чего-чего, а смертей в нашем семействе было предостаточно. За моим прадедом, скончавшимся в 1907 году, вскоре последовали двое моих дядьев - один был убит на Западном фронте, а другой пошел ко дну вместе со злосчастной "Лузитанией". Поскольку третий мой дядя умер еще раньше и никто из троих не был женат, все права на старинное поместье перешли к моему отцу сразу после смерти деда в 1919 году.
Отец мой, в отличие от большинства его предков, не был провинциалом. Не питая пристрастия к радостям деревенской жизни, он оставил унаследованный дом вместе с землями на произвол судьбы, а прадедовские капиталы вложил в несколько прибыльных предприятий в Бостоне и Нью-Йорке. Мать также не разделяла внезапно пробудившийся во мне интерес к сельской старине и в особенности к нашему затерянному где-то в провинциальной глуши родовому гнезду. Однако мои родители так и не пришли к согласию относительно его продажи, хотя я припоминаю один случай, когда во время очередного моего приезда домой из колледжа мать завела разговор на эту тему и предложила сбыть с рук бесполезное и не приносящее доходов имущество. Отец очень строго и холодно прекратил обсуждение вопроса; я помню этот его неожиданно оледеневший - не могу найти более подходящего определения - голос и его странное упоминание о каком-то неизвестном доселе "наследстве Пибоди". Вот в точности его тогдашние слова: "Дед предсказал, что когда-нибудь один из его потомков обретет наследство в полной мере". Мать на это презрительно фыркнула: "Что там еще за наследство? Разве отец твой уже давным-давно не пустил его по ветру за самым малым остатком?" Отец промолчал, ограничив свои доводы этой единственной ледяной фразой и оставив меня в убеждении, что существуют некие - и весьма серьезные - причины сохранять за собой право на эту собственность, как будто под словом "наследство" подразумевалось что-то иное, не могущее быть переданное другим лицам обычным законным порядком.
Однако сам отец так никогда и не собрался навестить заброшенную усадьбу; земельный и прочие налоги регулярно вносились в казну нашим поверенным Ахавом Хопкинсом, адвокатом из Уилбрэхема. Время от времени он присылал родителям отчеты о состоянии имущества, которые неизменно оставлялись ими без внимания, а на все предложения и советы "выделить средства на поддержание дома в мало-мальски приличном виде" они отвечали в том духе, что тратить на это свои деньги считают пустым и чуть ли даже не вредным занятием.
Итак, усадьба пребывала в запустении, и не похоже было на то, что со временем такое положение изменится. Пару раз адвокат по собственной инициативе пытался было сдать ее в аренду, но даже в период недолгого подъема деловой активности в Уилбрэхеме ему удалось привлечь туда лишь временных постояльцев, вскорости съехавших прочь и вновь предавших старый дом Пибоди в распоряжение ветров, дождей, солнца и неумолимо бегущих лет.
Таким образом и обстояли дела на момент, когда я вступил во владение наследством после трагической гибели моих родителей в автомобильной катастрофе осенью 1929 года. Несмотря на резкое падение цен на недвижимость и на биржевой кризис, разразившийся в конце того же года и ознаменовавший собой начало Великой Депрессии, я все же решился продать свою собственность в Бостоне и восстановить старинный особняк неподалеку от Уилбрэхема с тем, чтобы поселиться в нем самому. Смерть родителей сделала меня единственным владельцем довольно крупного состояния, и теперь я мог позволить себе отказаться от юридической практики, что и сделал без всякого сожаления, ибо данный род занятий требовал гораздо больше исключительной точности, аккуратности и внимания, чем я был расположен ему уделять по складу своего характера.
Теперь осуществление моих замыслов зависело от того, насколько быстро мог быть отремонтирован сельский дом - или хотя бы его часть, - куда я намеревался переезжать. Здание это возводилось на протяжении многих лет несколькими поколениями семьи Пибоди. Первоначально построенный в 1787 году дом являл собой типичный образчик старого колониального стиля - невысокий (второй этаж так и остался незавершенным), простой и строгой планировки, с четырьмя массивными колоннами по фасаду. Позднее это строение стало основой - если угодно, ядром - постепенно разрастающейся усадьбы. Каждое новое поколение ее обитателей что-нибудь переделывало или дополняло - сперва был надстроен второй этаж, куда вела винтовая лестница, затем появились боковые крылья и флигели; так что ко времени моего приезда этот обширный комплекс построек занимал уже более акра земли, если считать вместе с лужайкой и садом, столь же запущенными, как и все остальное хозяйство.
Благородная строгость линий, характерная для зданий колониального периода, была в значительной степени смягчена трудами сменявших друг друга строителей, не слишком озабоченных такими вещами, как цельность архитектурного облика; результаты их творческих поисков были видны повсюду - высокая остроконечная крыша дома вдруг как-то неуклюже переходила в покатую крышу мансарды, различной формы большие и малые - в том числе чердачные - окна были прорублены где попало, а широкий, украшенный затейливой резьбой карниз мог преспокойно соседствовать со своим донельзя примитивным подобием. В целом же, несмотря на все эти недостатки, старый дом произвел на меня благоприятное впечатление, хотя, пожалуй, иному знатоку он показался бы лишь жалкой, заведомо неудачной попыткой совмещения разных архитектурных стилей и видов декоративной отделки. При взгляде издалека, однако, усадьба во многом выигрывала за счет огромных вековых дубов и вязов, чьи роскошные кроны нависали над домом, окружая его с трех сторон; с четвертой же к нему примыкал старый сад, в котором среди неухоженных, буйно разросшихся кустов роз поднимались молодые тополя и березки. Да и сам дом с его потемневшими от времени стенами, на фоне которых терялись могучие стволы деревьев, хранил в себе черты если не былого великолепия, то, по крайней мере, какой-то особой мрачной торжественности.
