Рэй Брэдбери - Они были смуглые и золотоглазые
Обзор книги Рэй Брэдбери - Они были смуглые и золотоглазые
Рэй Брэдбери
Они были смуглые и золотоглазые
Ветер с полей обдувал дымящийся металл ракеты. Глухо щелкнув, открылась дверь. Первым вышел мужчина, потом женщина с тремя детьми, за ними остальные. Все пошли через марсианские луга к недавно построенному поселку, но мужчина с семьей остался один.
Ветер шевелил ему волосы, тело напрягалось, словно еще погруженное в безмерность пустоты. Жена стояла рядом; ее била дрожь. Дети, как маленькие семена, должны были врастать отныне в почву Марса.
Дети смотрели снизу вверх в лицо отца, как смотрят на солнце, чтобы узнать, какая пора жизни пришла. Лицо было холодным, суровым.
— Что с тобой? — спросила жена.
— Вернемся в ракету.
— И на Землю?
— Да. Ты слышишь?
Стонущий ветер дул, не переставая. Что, если марсианский воздух высосет у них душу, как мозг из костей? Мужчина чувствовал себя погруженным в какую-то жидкость, могущую растворить его разум и выжечь воспоминания. Он взглянул на холмы, сглаженные неумолимой рукой времени, на развалины города, затерявшиеся в море травы.
— Смелее, Гарри, — отозвалась его жена. — Уже слишком поздно. За нами лежит шестьдесят пять миллионов миль, если не больше.
Светловолосые дети разноголосо щебетали под сводом марсианского неба. Им отвечали свист и шипение ветра в жесткой траве. Мужчина схватился за чемоданы.
— Идем, — произнес он, как человек, стоящий на берегу моря и готовый плыть и утонуть.
Они двинулись к поселку.
Семейство называлось: Гарри Биттеринг, его жена Кора, их дети Дэн, Лора и Дэвид. Они жили в маленьком белом домике, ели вкусную пищу, но неуверенность ни на минуту не покидала их.
— Я чувствую себя, — нередко говорил Гарри, — как глыба соли, тающая в горном потоке. Мы не относимся к этому миру. Мы люди Земли. Здесь — Марс. Он предназначен для марсиан. Давай улетим на Землю.
Жена отрицательно качала головой.
— Землю могут взорвать бомбой. Тут мы в безопасности.
Каждое утро Гарри проверял все вокруг — теплую печь, горшки с кроваво-красными геранями, — что-то вынуждало его к этому, словно он ожидал: чего-то вдруг не хватит. Утренние газеты еще пахли краской, прямо с Земли, из ракеты, прилетавшей каждое утро в 6 часов. Он развертывал газету перед тарелкой, когда завтракал, и старался говорить оживленно.
— Через десять лет нас будет на Марсе миллион или больше. Будут большие города, все! Нас пугали, что нам не удастся. Что марсиане прогонят нас. А разве мы здесь видели марсиан? Ни одного, ни живой души. Правда, мы видели города, но покинутые, в развалинах, не правда ли?
— Не знаю, — заметил Дэв, — может быть, марсиане тут есть, но невидимые? Иногда ночью я словно слышу их. Слушаю ветер. Песок стучит в стекла. Я вижу тот город, высоко в горах, где когда-то жили марсиане. И мне кажется, я вижу, как там вокруг что-то шевелится. Как ты думаешь, отец, не рассердились ли на нас марсиане за то, что мы пришли?
— Вздор! — Биттеринг взглянул в окно. — Мы безобидные люди. В каждом вымершем городе есть свои призраки. Память… мысли… воспоминания… — Его взгляд снова обратился к холмам. — Вы смотрите на лестницы и думаете: как выглядел марсианин, поднимавшийся по ним? Смотрите на марсианские рисунки и думаете, как выглядел художник? Вы сами себе создаете призраки. Это вполне естественно: воображение… — Ой прервал себя. — Вы опять рылись в развалинах?
— Нет, папа. — Дэв пристально разглядывал свои башмаки.
— Помните, вы должны держаться от них подальше. Передай мне джем.
— Я чувствую, что-то должно случиться, — прошептал Дэв.
«Что-то» и случилось в тот же день, к вечеру.
Лора бежала с плачем через весь поселок. В слезах она вбежала в дом.
— Мама, папа, на Земле беспорядки! — рыдала она. — Сейчас по радио сказали… Все космические ракеты погибли! Ракет на Марс больше не будет, никогда!
— О Гарри! — Кора обняла мужа и дочь.
— Ты уверена, Лора? — тихо спросил отец.
Лора плакала. Долгое время слышался только пронзительный свист ветра.
«Мы остались одни», — подумал Биттеринг. Его охватила пустота, захотелось ударить Лору, крикнуть: неправда, ракеты прилетят! Но вместо этого он погладил головку дочери, прижал к груди, сказал:
— Это невозможно, они прилетят наверное.
— Да, но когда, через, сколько лет? Что теперь будет?
— Мы будем работать, конечно. Трудиться и ждать. Пока не прилетят ракеты.
В последние дни Биттеринг часто бродил по саду, одинокий, ошеломленный. Пока ракеты ткали в пространстве свою серебряную сеть, он соглашался примириться с жизнью на Марсе. Ибо каждую минуту он мог сказать себе: «Завтра, если я хочу, я вернусь на Землю». Но сейчас сеть исчезла. Люди остались лицом к лицу с необъятностью Марса, опаляемые зноем марсианского лета, укрытые в домах марсианской зимой. Что станется с ним, с остальными?
Он присел на корточки возле грядки; маленькие грабельки в руках у него дрожали. «Работать, — думал он. — Работать и забыть». Из сада он видел марсианские горы. Думал о гордых древних именах, которые носили вершины. Несмотря на эти имена, люди, спустившиеся с неба, сочли марсианские реки, горы и моря безыменными. Когда-то марсиане строили города и называли их; покоряли вершины и называли их; пересекали моря и называли их. Горы выветрились, моря высохли, города стояли в развалинах. И люди с каким-то чувством скрытой вины давали древним городам и долинам новые имена. Ну что ж, человек живет символами. Имена были даны.
Биттеринг был весь в поту. Огляделся и никого не увидел. Тогда он снял пиджак, потом галстук. Он аккуратно повесил их на ветку персикового дерева, привезенного из дому, с Земли.
Он вернулся к своей философии имен и гор. Люди изменили их названия. Горы и долины, реки и моря носили имена земных вождей, ученых и государственных деятелей: Вашингтона, Линкольна, Эйнштейна. Это нехорошо. Старые американские колонисты поступили умнее, оставив древние индейские имена: Висконсин, Юта, Миннесота, Огайо, Айдахо, Милуоки, Оссео. Древние имена с древним смыслом. Задумчиво вглядываясь в далекие вершины, он размышлял: вымершие марсиане, может быть, вы там?..
Подул ветер, стряхнул дождь персиковых лепестков, Биттеринг протянул смуглую, загорелую руку, тихо вскрикнул. Прикоснулся к цветам, поднял несколько цветов с земли. Шевелил их на ладони, гладил, шевелил снова. Наконец окликнул жену:
— Кора!
Она появилась в окне. Он подбежал к ней.
— Кора! Эти цветы… Видишь? Они другие! Не такие! Это не цветы персика!
— Не вижу разницы, — ответила она.
— Не видишь? Но они другие! Я не могу этого определить. Может быть, лишний лепесток, может быть, форма, цвет, запах…
