Стенли Вейнбаум - Новый Адам
Обзор книги Стенли Вейнбаум - Новый Адам
Стенли Вейнбаум
Новый Адам
ПРОЛОГ
Перед вами история жизни сверхчеловека. История его появления на свет, его исканий счастья и любви, история со счастливым, а может быть, не очень счастливым концом, о чем судить вам и только вам, дорогой читатель. Эта история кому-то может показаться фантастической, но при всей ее кажущейся неправдоподобности в основе ее заложена определенная вероятность.
Сверхчеловек — это не просто человек с руками и ногами, не существо, отнесенное к виду Homo Sapiens. Ницше и Г. Уэллс заблуждались на этот счет. Они, как, впрочем, и все те, кто занимался природой данного феномена, убеждали нас, что человеческое существо, достигшее неких степеней совершенства, и есть сверхчеловек. Для Ницше это был стандартный набор достоинств, обеспечивающих физическое и сексуальное могущество, превосходящее все известное этому миру. По Г. Уэллсу сверхчеловек — это личность интеллектуальная, склонная к самосозерцанию и умиротворению. Если согласиться с подобными утверждениями, то легко можно предположить, какой образ сверхчеловека мог родиться под темными сводами зловонной пещеры, в скудном воображении неандертальца. Недюжинной силы гигант, великий охотник, у которого собственное брюхо и семейный котел никогда не пустуют. При этом у него не возникнет даже намека на мысль, что где-то может существовать раса, чьи представления о жизненном идеале могут быть полной противоположностью его собственным представлениям, и который не увидит иронии в возможности на куче угля умереть от холода. С недосягаемых высот мы глядим на пещерного человека, с таких же, по всей вероятности, высот и сверхчеловек будет рассматривать нас. Его пришествие в наш мир — вероятность вполне допустимая, а может случиться так, что и неизбежная.
А все потому, что далеко не все в этом мире подчиняется законам математики. Не всякий всплеск энергии космических вихрей может быть преобразован в законченную формулу, точно рассчитан, проинтегрирован, занесен на аккуратно пронумерованные листы бумаги и оставлен для потомков в толстых научных фолиантах. Ведь если некто встает из-за стола и объявляет своим домашним, что имеет желание отправиться в расположенную за соседней дверью библиотеку, из этого желания вовсе не следует, что он непременно туда попадет. Потому что в мироздании существует случайность, некий Х-фактор (при желании вы можете назвать его энтропией, удачей, свободной волей — как вам будет угодно), не поддающийся никаким, даже самым точным вычислениям. Нет ничего стабильного в этом мире, и в основе каждого события имеется причина еще более непонятная и загадочная. Кухарка ставит на плиту кастрюльку с водой. Конечно же, вода рано или поздно закипит, но все же существует вероятность — маленькая, но все-таки вероятность, — что вода замерзнет. Ибо даже в основе процесса теплоотдачи лежат случайные факторы, и вода может отдать свое тепло огню.
Мендель запаковал свою теорию наследственности в аккуратный ящик из математических формул. Фрейд и Юнг прилежно систематизировали удостоенные их внимания проявления окружающего мира и наклеили на них красивые ярлычки. Так нет же, вползают в нашу жизнь явления, весьма далекие от стройных теорий. Рождается на свет дитя с такими качествами, которые не могло получить по наследству ни от одного из родителей. Биологи скромно называют сие явление разновидностью. Эволюционисты говорят о мутационных изменениях. Такие явления сплошь и рядом имеют место в царстве растений и мире насекомых и не вызывают даже легких признаков интереса у научных мужей, и этим забавным экспериментам природы не остается ничего иного, как быть предоставленным своей собственной судьбе. Обладая здоровой наследственностью, они вполне способны выжить, произвести на свет себе подобных, то есть дать начало рождению нового вида. Порой они теряют свои отличительные черты и растворяются в массе себе подобных, иногда просто умирают. Так поступает природа с растениями и животными, и редкий ученый рискнет перенести кажущиеся закономерности на биологию человека.
ВСТУПЛЕНИЕ
Глава первая
РАССВЕТ НА ОЛИМПЕ
Умерла Анна Холл так же тихо и безропотно, как и жила. Умерла при родах, и ребенок остался жить лишь благодаря последним родовым схваткам, которые помогли матери вытолкнуть его из лона. Угрюмый и уже не очень молодой Джон Холл стоически перенес утрату жены, понимая, что бесполезно винить в случившемся новорожденного. Жизнь — штука тяжелая и безжалостная, и если выпало на твою долю несчастье, то остается лишь терпеть и не спорить с судьбой. Джон Холл назвал мальчика Эдмондом в честь своего старика отца.
Но что-то, видно, случилось в наследственном механизме с его рецессивными и доминантными признаками, потому что совсем не часто являет природа на свет таких, как Эдмонд Холл — тощенький, с прямыми от рождения ножками и странными, очень светлыми глазами. Но не эти особенности в организме новорожденного заставили многоопытного доктора Линдквиста пробормотать ошарашено что-то себе под нос. Нет, поразительнее всего были руки, а еще точнее, пальчики новорожденного. Дитя сжимало четырехсуставчатые пальчики в маленький смешной кулачок и без слез смотрело на принявший его мир прозрачными, желто-серыми глазенками.
— И она еще не хотела ложиться в больницу, — бормотал доктор Линдквист. — Вот что получается, когда рожают дома, — говоря это, доктор смотрел на ребенка, и было непонятно, что он имеет в виду: безвременную ли кончину Анны или рождение ее странного сына.
Джон Холл промолчал, да и что он мог сказать. Не жалуясь на судьбу, он решил принимать вещи такими, какие они есть, и сделал все, что должен был сделать: нанял маленькому Эдмонду няньку и вернулся к практике. Джон был хорошим адвокатом — трудолюбивым, методичным, честным и удачливым.
Конечно, ему не хватало Анны. Он любил разговаривать с ней по вечерам, она была приятным и умным собеседником, а также умела тихо и внимательно слушать. Адвокату необходимо произносить фразы вслух, озвучить мысль, выявить ее достоинства и недостатки. Вот почему особенно остро чувствуя одиночество вечерами, когда ребенок спал или лежал тихо в своей комнате наверху, и до слуха хозяина долетало лишь приглушенное звяканье посуды хлопотавшей на кухне Магды, Джон Холл курил и читал. Много недель подряд он безуспешно пытался продраться сквозь хитросплетения идеалистического мировоззрения Беркли и, отчаявшись, обратился к Юму.
Но прошло время, и он начал разговаривать с ребенком. Дитя, как и покойная Анна, оказалось на редкость тихим и терпеливым слушателем и, вполне возможно, понимало не меньше Анны. Ах, этот странный, маленький уродец! Почти безголосый, со сверкающими непривычно янтарным блеском глазами. Время от времени дитя издавало гортанные звуки, пускало пузыри и никогда — Джон Холл ни разу не слышал — не плакало. Вот так, к радости няньки, обретавшей мгновения свободы, и начались их вечерние беседы. А няньку смущал этот «детеныш», с ненормальными руками, с ненормальным поведением и, как она все чаще думала, с ненормальной головой. Тем не менее, с присущими ее профессии манерами и тактом она была добра и расположена к ребенку. И маленький Эдмонд стал узнавать ее и находил в ней покойное прибежище, этакий островок безопасности. Вполне вероятно, что эта худая, смуглая, нервная особа, волею судьбы и обстоятельств заменившая ребенку мать, подсознательно оказала на него такое влияние, последствия которого, естественно, в те годы не мог предвидеть никто.
Когда Джон впервые заметил в глазах своего дитя осмысленное выражение, он невольно вздрогнул. Потом он достал часы и покачал ими над маленьким личиком. Детские ресницы поползли вверх, распахнулись широко, и немигающий, сосредоточенный взгляд, более похожий на взгляд котенка, нежели человеческого существа, начал следить за легким колебательным движением. А когда глаза маленького Эдмонда и его отца встретились, Джон почувствовал легкое смущение от того, с каким пристальным любопытством рассматривает его этот странный человечек.
Ровной чередой проходили похожие друг на друга дни. Маленький Эдмонд уже смотрел на окружающий его мир с некоторым подобием понимания, уже тянулся к предметам своими странными ручонками. Такие хрупкие, маленькие, но до чего же цепкие, когда вблизи оказывалось нечто, заслуживающее внимания. Пальчики, как маленькие щупальца, обхватывали раскачивающиеся часы Джона и тянули их — и вот что странно — не в рот, как все дети, а к глазам для тщательного изучения.
Время шло, и все также неспешно. Джон перевел контору из Лупа1 в свой дом в Кенморе. Поставил в гостиной рабочий стол, повесил на стене телефон и объявил, что здесь ничуть не хуже, чем в центре города, да к тому же не надо тратить время и деньги на трамвай. А еще в доме появились люди и опутали комнаты электрическими проводами — в округе соседи тоже начали отказываться от газовых горелок. Поскольку адвокат Холл пользовался вполне заслуженным авторитетом, клиенты скоро узнали о местонахождении его новой штаб-квартиры. А тут как раз в городе возникла новая компания по производству автомобилей с бензиновыми двигателями, и Джон Холл, резонно считавший, что не следует относиться скептически к модным нововведениям, приобрел на пробу несколько акций с дальним прицелом возможной игры на бирже. В те времена Луп квартал за кварталом начал расширяться к северу. Чикаго первого десятилетия нового века в блеске и нищете выползал из века прошлого. И ни один мудрец, ни один кудесник не шепнул, что молодой город вылупился из яйца слегка недоношенным.
