Стефан Кларк - О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами
Стефан Кларк - О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами краткое содержание
Стефан Кларк
О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами
Stephen Clarke
Merde. Actually
© Stephen Clarke, 2005
© ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2011
Все связано цепью необходимости и устроено к лучшему.
Вольтер, «Кандид»Ад – это другие люди.
Жан-Поль Сартр, «Нет выхода»Мне бы вот этого Вольтера, пожалуйста.
Пол Уэст, «Боже, спаси парижан!»I. Секс в провинции
1
Мы с Флоранс застряли в сорока километрах к югу от Лиможа, в Коррезе, почти в самом центре Франции. Если наложить витрувианского человека да Винчи[1] на карту страны, так чтобы его правая рука разместилась поверх Бретани, левая – поверх Страсбурга, а ступни оказались в Биаррице и Монако соответственно, то Коррез будет той самой маленькой заплаткой, на которую он написает.
У мамы Флоранс имелся загородный дом в Коррезе. Мы планировали заехать к ней на ланч и от нее на пару недель отправиться в поездку по Юго-Восточной Франции.
Но все пошло не по плану, и вот теперь мы сидели на солнцепеке возле своей помятой машины. Прошло минут десять в ожидании приезда полиции или эвакуатора, когда Флоранс склонила голову мне на колени и произнесла роковые слова:
– Думаю, нам придется провести несколько дней с Maman.
Разумеется, тогда она еще не знала о том, что я попытаюсь прикончить ее мамашу. Да я и сам не знал. Мы были вместе всего два месяца, и, если бы кто-нибудь спросил мое мнение, я наверняка ответил бы, что не считаю попытку убийства матери своей новой подружки залогом успешных отношений в будущем.
Как бы то ни было, упрекнуть мне себя не в чем. Во всем был виноват водитель-француз.
– Connasse![2] – крикнул он.
Французские оскорбления восхитительны в своей грамматике, подумал я. Даже в разгар перепалки нужно помнить о том, что следует использовать форму женского рода грубого слова «идиот».
Но водитель-француз был в высшей степени несправедлив. Дело в том, что за рулем как раз был я, а не Флоранс. А на нее он кричал лишь потому, что она сидела ближе к нему. Хуже всего то, что этот ненормальный оставил вмятину – по моим ощущениям, сопоставимую со следом от падения астероида – на правой задней дверце новенького автомобиля отца Флоранс, тем самым причинив не меньшую травму ей самой.
– Ты в порядке? – спросил я ее по-английски.
– Oui[3]. – Она всегда отвечала мне по-французски. – Et toi, Paul?[4]
– Да, но у меня прямо руки чешутся сбить с носа этого типа его дизайнерские темные очки.
– Нет, ты не можешь так поступить, ты же англичанин. Ты должен сохранять свою флегму.
– Флегму? – Такого я еще не слышал. Неужели французы полагают, что мы, британцы, успокаиваем нервы исключительно тем, что поплевываем вокруг себя? Должно быть, они насмотрелись нашего футбола по спутниковому телевидению.
– Да, вы же флегматики. У вас холодная кровь.
А… так она рассматривает англичан как рептилий, теперь все более или менее понятно.
– Нет, – сказал я, – этим очкам явно не место на носу.
Я вышел из ярко-синего «Рено Вел Сатис» и быстро оглядел себя, пытаясь оценить возможный ущерб, нанесенный моим конечностям. Но нет, обе машины перед аварией двигались с невысокой скоростью, так что ничего серьезного со мной не произошло, если не считать затекшей шеи и смутной потребности кому-нибудь врезать.
Я приблизился к красному азиатскому внедорожнику, который только что в нас врезался. Его передние фары даже не треснули.
За рулем сидел крашеный блондин лет сорока с небольшим, явная жертва моды, в изогнутых солнцезащитных очках с такими темными стеклами, что я удивился, как он вообще видит небо, не говоря уже об автомобилях на дороге.
– Вы, наверное, слепой? – сказал я, кивая на его очки. Разумеется, я обратился к нему на «вы», произнеся «vous» вместо фамильярного «tu» или «toi», поскольку мы еще не были представлены друг другу.
– Et toi?[5] – прокричал он из-за поднятого стекла. Я простил ему эту фамильярность, поскольку был лет на двадцать младше. – Ты что, не знаешь про priorité à droite?
Раздраженно пыхтя, он повернулся к своей жене в рубашке-поло и их двум мальчишкам-сорванцам. Все они угрожающе уставились на меня. И я знал почему – став жертвой водителя-неумехи, я сорвал им расписание семейных каникул. Вероятно, они планировали позавтракать в Бургундии, пообедать в Лиможе, но никак не попасть в аварию в Коррезе.
– La priorité à droite? – уточнил я. Вот уж поистине самый тупой и самый опасный закон в западном мире. Это французы придумали, что автомобиль, который выезжает справа, имеет преимущественное право проезда. Ты можешь катить по тому, что называется главной дорогой и выглядит соответствующе, но если вдруг с какой-нибудь незаметной тропки выскочит машина и снесет тебе полкузова вместе с твоей семьей, в действиях водителя, которой даже не удосужился посмотреть по сторонам, не будет ничего противоправного, потому что он выехал справа. – На круге нет priorité à droite.
– На круге? – Француз спустил очки к кончику носа и огляделся, как будто только что заметил поросший травой островок безопасности рядом со своей машиной.
Судя по всему, он разглядел и круговую дорогу с четырьмя или пятью выездами в разных направлениях.
– Что за merde[6] эти круги, – произнес он со стоном, выражая отношение к круговому движению значительной части французов, которые, похоже, не знают, для чего предназначены кольцевые развязки. Может, чтобы обеспечить работой муниципальных садовников? – Это ведь английское изобретение, не так ли?
– Да. Мы придумали их в целях безопасности. Франция все-таки технологичная нация, поэтому мы не предполагали, что у вас возникнут проблемы с круговым движением. В конце концов, вы ведь даже умеете открывать устрицы. – Я рискнул ввернуть в свою шутку безумно трудное слово «huîtres»[7], и не зря, потому что эффект был достигнут.
– Et vous, vous êtes anglais[8], – подала гневный голос мужеподобная супруга француза, склонившись к рулю. По крайней мере, она обратилась ко мне на «вы». – Вы, англичане, понятия не имеете, как ездить справа, – прибавила она с неприязнью.
– Ну, а у вашего мужа какие будут претензии? – спросил я.
Она схватила мужа за руку и что-то яростно зашептала ему на ухо. Он кивнул.
Я догадался о том, что она ему сказала, лишь когда он включил зажигание и резко сдал назад. Две машины разъединились, как взмокшие любовники после соития. В следующее мгновение внедорожник аккуратно развернулся и укатил прочь туда, откуда появился.
Пока он набирал скорость, я успел запомнить номера и, что совершенно бесполезно, физиономии длинноволосых мальчишек, которые ухмылялись мне сквозь заднее стекло. Папа только что стал лихим героем их собственного роуд-муви[9]. Французы обожают роуд-муви. Только они говорят «ле род-му-ви».
– Что ты ему сказал? – спросила Флоранс.
– Ничего такого оскорбительного. Он, вероятно, думает, что я не знаю, как заявить на него, потому что я англичанин.
– Да, и к тому же после ланча его кровь, скорее всего, наполовину состоит из вина, – сказала она.
Я присмотрелся к вмятине на машине. Уродливый красно-голубой рубец был бы не так страшен, если бы удар не пришелся на заднюю колесную арку, из-за чего разорвалась покрышка, которая теперь со свистом прощалась со своей короткой, но насыщенной атмосферами жизнью.
И речи не могло быть о том, чтобы я смог самостоятельно поменять колесо. Нам пришлось вызвать эвакуатор.
Мы сдвинули машину к обочине и уселись в высокой траве, разглядывая поля подсолнечника, простиравшиеся до самого горизонта. Я никогда еще не видел в одном месте столько подсолнухов. Мне всегда казалось, что они растут поодиночке, словно часовые, охраняя палисадники. Но здесь полчища этих высоких растений создавали полную иллюзию, будто на планету Земля высадилась армия анорексичных зеленых инопланетян.
– Ты действительно в порядке? – спросил я. – Не ушибла голову или, может, что-то еще?
– Нет. Впрочем, было бы неплохо, если бы ты помассировал мне шею. – Флоранс улыбнулась и провела длинным пальцем от своего уха вниз, к гладкому голому плечу, любоваться которым позволяла футболка без рукавов. Еще с самого первого раза, когда мы оказались в одной постели, меня поразила невероятная гладкость кожи Флоранс, как будто свои подростковые годы она отмокала в кокосовом молоке. Она была наполовину индианкой – ее отец был тамилом с вулканического французского острова Реюньон, что рядом с Мадагаскаром, – и ее тело идеально сочетало в себе французскую устойчивость и индийскую гибкость.
