Дебора Харкнесс - Манускрипт всевластия
Изабо хотела что-то сказать, но перехватила взгляд сына и промолчала.
— Для них ты как-то связана с книгой — они надеются получить ее через тебя. Я пока не понял, что это за связь, и не думаю, что они понимают.
— Даже Питер Нокс?
— Маркус поспрашивал кое-кого — у него это хорошо получается. Нокс, по его сведениям, в полном недоумении.
— Не хочу, чтобы Маркус подвергался риску из-за меня. Не надо его впутывать, Мэтью.
— Он вполне способен за себя постоять.
— Я тоже должна кое-что рассказать тебе. — Моя отвага таяла с каждой минутой.
Мэтью, держа меня за руки, слегка раздул ноздри.
— Ты устала, проголодалась. Не подождать ли с этим до ленча?
— У моего голода есть запах? — не поверила я. — Так нечестно.
Мэтью расхохотался и развел мои руки в стороны, точно крылья.
— И это говорит ведьма, которая при желании могла бы читать мои мысли как с телеграфной ленты. Я знаю, когда ты меняешь о чем-то мнение, знаю, когда замышляешь что-то вроде прыжка через изгородь, и уж конечно знаю, что ты голодна. — Он поцеловал меня, чтобы поставить точку.
— Кстати о моих скрытых талантах, — начала я, не успев отдышаться. — В генетическом тесте предусматривалась колдовская вода.
— Что? — заволновался Мэтью. — Когда это случилось?
— Как только ты уехал из замка. При тебе я не давала воли слезам, а после расплакалась.
— Ты и раньше плакала. — Опять сведя мои руки вместе, он стал разглядывать ладони и пальцы. — Вода струилась из рук?
— Отовсюду. — Он тревожно вскинул брови, услышав это. — Из рук, из ног, из глаз, из волос, даже изо рта. Я напрочь растворилась в этом потоке. Думала, что вкус соли останется во рту навсегда.
— Ты была одна в это время? — резко спросил он.
— Нет-нет, с Изабо и Мартой, — поспешно сказала я. — Они просто не могли подобраться ко мне из-за всей этой воды — а тут еще и ветер поднялся.
— Что же остановило бурю?
— Пение Изабо.
Мэтью прикрыл глаза тяжелыми веками:
— Она и мне пела когда-то. Спасибо, Maman.
К этому следовало добавить, что Изабо стала уже не та после смерти Филиппа, но Мэтью только стиснул меня в объятиях, а я постаралась не замечать, что он по-прежнему о многом умалчивает.
Он так радовался, что вернулся домой, что и меня заразил. После ленча мы поднялись в его кабинет. На полу у камина он отыскал почти все мои чувствительные местечки, но к своим секретам меня ни разу не допустил.
Однажды я попыталась проникнуть за крепостную стену сама.
— Ты что-то сказала? — удивленно посмотрел он.
— Нет. — Я убрала свой невидимый щуп.
Ужинали мы с Изабо, печально наблюдавшей за сыном. Облачившись в свою псевдопижаму, я приготовилась пожелать Мэтью спокойной ночи. Потом он, наверно, спустится в кабинет — а что, если в тайнике с печатями остался мой запах?
Он явился ко мне босиком, в полосатых пижамных штанах и выцветшей черной футболке.
— Ты где больше любишь спать — справа или слева?
Я задумалась над этим вопросом, вертя головой довольно быстро для невампира.
— Если тебе все равно, то я лягу слева, — серьезно сказал он. — Мне будет спокойнее между тобой и дверью.
— Да, в общем-то, все равно, — промямлила я.
— Тогда подвинься. — Я подвинулась, и он с довольным вздохом улегся рядом.
— Самая удобная постель в этом доме. Мы спим очень мало, и мать не уделяет матрасам никакого внимания. Ее кроватям место только в чистилище.
— Ты собираешься спать со мной? — Я попыталась не уступать ему в беззаботности.
Он обнял меня одной рукой, примостив мою голову себе на плечо.
— Да, но не в буквальном смысле.
Я приложила ладонь к его сердцу, чтобы слышать каждый удар.
— Что ж ты тогда будешь делать?
— Тебя караулить. А когда надоест — если надоест, — он коснулся моих век губами, — почитаю. Тебе свечи не мешают?
— Нет, я крепко сплю. Пушкой не разбудишь.
— Да ну? Если мне станет скучно, я придумаю, как тебя разбудить.
— Тебе часто бывает скучно? — Я зарылась пальцами в его волосы.
— Подожди немного и увидишь сама.
Его близость убаюкивала лучше, чем всякая колыбельная.
— Это пройдет когда-нибудь?
— Ты о Конгрегации? Не уверен.
— Конгрегация меня волнует меньше всего, — встрепенулась я.
— О чем же ты в таком случае?
Я поцеловала его вопрошающий рот.
— О чувстве, которое испытываю рядом с тобой — как будто впервые живу полной жизнью.
— Надеюсь, что не пройдет, — улыбнулся он с несвойственной ему милой застенчивостью.
Довольная, я уронила голову ему на грудь и уснула крепко, без сновидений.
ГЛАВА 27
Утром мне пришло в голову, что наши с Мэтью дни делятся на две категории. Либо он все предусматривает и охраняет меня от любых неожиданностей, либо все идет кувырком. А ведь еще совсем недавно я сама планировала свое время, составляя списки и графики.
Сегодня я тоже вознамерилась взять все в свои руки. Сегодня Мэтью введет меня в свою вампирскую жизнь.
Это обещало испортить так хорошо начавшийся день, но что ж поделаешь.
На рассвете желание пронзило меня с не меньшей силой, чем вчера во дворе — лучше любого будильника. Мэтью тут же ответил мне поцелуем.
— Я уж думал, ты никогда не проснешься, — ворчал он. — Хотел в деревню посылать за оркестром, хотя единственный трубач, умевший играть побудку, умер в прошлом году.
Я заметила, что у него на шее нет Лазарева ковчежца.
— А где твой пилигримский значок? — Ему представлялась замечательная возможность рассказать мне о Рыцарях Лазаря, но он не воспользовался.
— Он мне больше не нужен. — Мэтью намотал на палец прядку моих волос, отвел в сторону и стал целовать за ухом.
— Почему не нужен? — слегка отстранилась я.
— После скажу. — Его губы спустились к месту, где шея переходит в плечо.
От дальнейших разговоров мое тело решительно отказывалось. Мы ласкали друг друга сквозь тонкую ткань, замечая малейшие признаки наслаждения — дрожь, гусиную кожу, тихий стон. Я перешла было к более смелым ласкам, но Мэтью сказал:
— Не спеши. Время у нас есть.
— Вампиры, — только и успела я вымолвить до того, как он закрыл мне рот поцелуем.
Полог постели оставался задернутым, когда вошла Марта. Она с красноречивым стуком поставила на стол свой поднос и бросила в огонь два полена, как шотландский метатель шеста. Мэтью выглянул, отметил, что утро прекрасное, и сказал, что я умираю с голоду.
Марта разразилась длинной речью на окситанском и вышла, напевая какую-то песенку. Мэтью отказался перевести ее, заявив, что подобная лексика не для моих нежных ушек.
Когда я принялась за еду, он пожаловался, что ему скучно. В глазах у него при этом мерцал подозрительно озорной огонек.
— Поедем верхом после завтрака, — предложила я, запив яичницу обжигающим чаем. — Работа подождет.
— Не поможет, — проурчал Мэтью.
Помог ему в итоге поцелуйный сеанс. У меня распухли губы, и я много чего узнала об устройстве собственной нервной системы, но тут Мэтью согласился ехать.
Он отправился одеваться, я — в душ. Марта пришла за подносом, и я, заплетая косу, посвятила ее в свои планы. Она выпучила глаза, однако согласилась отправить на конюшню сандвичи и бутылку воды — пусть Жорж уложит их в седельную сумку Ракасы.
Оставалось только уведомить Мэтью.
Он работал на компьютере, напевая какой-то мотивчик и одновременно набирая сообщения на мобильнике.
— Ну наконец, — ухмыльнулся он. — Я уж собирался доставать тебя из воды.
От нахлынувшего желания у меня ослабли коленки. Сознание, что мои последующие слова неминуемо сотрут улыбку с его лица, делало чувства еще острее.
«Пожалуйста, пусть все будет хорошо», — мысленно помолилась я, кладя руки ему на плечи. Мэтью прислонился к моей груди запрокинутой головой и приказал с улыбкой:
— Целуй.
Я повиновалась без задней мысли, изумляясь пониманию между нами. Совсем не так, как в книгах и фильмах, где любовь изображается как сплошная напряженка. Любовь к Мэтью гораздо больше напоминала прибытие в порт, чем отплытие в шторм.
— Как это у тебя получается? Мне кажется, что я знаю тебя целую вечность.
Он стал закрывать свои многочисленные программы, а я впивала его пряный запах и приглаживала ему волосы.
— Знаешь, это очень приятно, — сказал он, подставляя мне голову.
Самое время все испортить. Я уперлась подбородком в его плечо.
— Возьми меня на охоту.
— Это не смешно, — отрезал он, весь напружинившись.
— А я и не смеюсь. — Он попытался стряхнуть меня, но я устояла — смотреть ему в глаза у меня не хватало смелости. — Так надо, Мэтью. Ты должен убедиться, что можешь мне доверять.
Он вскочил, и мне поневоле пришлось отцепиться. Его рука легла туда, где раньше висел ковчежец — недобрый знак.
