Александр Киричек - Водоем. Часть 1. Погасшая звезда
Парень, исполнявший партию Леля, вынес гитару, блестящую лакированным деревом… Ловко накинув на плечи ремень инструмента, Ольга приблизила губы к покорно согнувшейся стойке с микрофоном и заговорила:
«Дорогие мои, любимые мои! Благодарю вас за прекрасный вечер, за ваше внимание и любовь, без которой сегодняшний праздник не состоялся бы! Жаль, но приходится прощаться… Надеюсь, не надолго, до следующей субботы — жду всех вас, ваших родных и близких, на своем сольном концерте! Всем-всем буду рада! А сейчас… Эту песню я сочинила вчера! Да-да, вчера, не удивляйтесь… Просто свалилась на меня с неба, а я только успела записать ноты и слова… Я посвящаю ее всем, кто любит, и всем, кто еще не любил, но обязательно полюбит, потому что нет ничего сильнее и могущественнее любви, и любая любовь прекрасна, даже неразделенная, пусть сначала она кажется несчастной, несущей одни страдания, одну только боль, но со временем понимаешь, что и такая любовь — это Счастье, Огромное Счастье и Великая Радость! И эта песня о любви, и она — вам, мои любимые!»
Пальцы девушки прикоснулись к струнам, но первые звуки едва ли кто-то смог услышать… Но с каждым перебором, с каждым аккордом, мелодия набирала силу, становилась все отчетливее и яснее… Песня была в миноре, и все догадались, разумеется, понимая это чисто подсознательно, что сейчас их ждет встреча с собственной экзистенцией, с самым важным, что было, есть или будет в их душе, с чудом Любви, но любви печальной и, все же, прекрасной…
Ольга приблизила губы к микрофону и… тут же снова погас свет, снова вспыхнул луч прожектора и застыл белым кругом на певице, а по потолку заскользили округлые зайчики, имитируя то ли звезды, то ли снежинки…
Я люблю Тебя нежно и трепетно
Как никто на земле никогда
Не любил так искренне, преданно,
Как люблю я сегодня Тебя!
Бархатистое, кристально чистое сопрано Ольги пробиралось, казалось, в самые потаенные уголки души всех присутствующих, и даже Вера на несколько мгновений впала в легкий чарующий транс, будто захмелела, разом опорожнив пол-бутылки шампанского…
Девушка меж тем продолжала… И ее голос медленно набирал силу, становясь всё глубже, все мощнее, поднимаясь всё выше…
Под лазуревым северным небушком
Мы с Тобою печально грустим,
Мы мечтаем о чувствах неведомых,
О весне настоящей любви!
Последние слова, последнюю строку Ольга пропела мягко, нежно, несколько приглушенно, но было ясно, что это затишье перед бурей… Девушка вскинула голову, обнажив горящие неведомым чувством глаза, ударила с силой по струнами и буря грянула — начался припев:
Только я своё Настоящее
Обрести не смогу без Тебя,
Для Тебя же я — только препятствие,
Только жалость и слабость твоя!
Но как только припев закончился, и голос, и глаза певицы притихли, и с новым покоем она продолжила:
Для меня Ты всегда будешь Солнышком —
Самым тёплым, родным среди звёзд!
Я же в мире твоём — зыбким облачком,
Мимолётным, туманным пятном.
Ничего мне не надо, Любимый мой!
Ничего не хочу для себя!
Лишь прошу: постарайся счастливым Ты
Оставаться везде и всегда!
И опять последний стих прозвучал плавным легато, спокойным пиано… Закончив куплет, Ольга вдруг остановилась, поглядела вправо — очевидно там, за кулисами, был он — предмет ее страсти, тот, кому была посвящена песня-исповедь… Затем улыбнулась, смело посмотрела в зал и резко ударила по струнами, и снова началась буря, и снова натиск…
Только я своё Настоящее
Обрести не смогу без Тебя,
Для Тебя же я — только препятствие,
Только жалость и слабость твоя!
Третий куплет начался совсем уж грустно — артистка заговорила о расставании:
И ещё я хочу на прощание
Попросить: «Не грусти обо мне!»
Я найду себе новые радости
Вопреки беспросветной судьбе.
И, конечно, СПАСИБО, Любимый мой
За всё то, что получено мной,
За твой голос, за речь нежно-милую,
За душевность, за радость, за боль!
Во время исполнения последней строфы третьего куплета из глаз Ольги заструились слезы: сначала потек левый глаз, вслед за ним засеребрился и правый, а на обоих щеках образовались солено-сладкие блестящие бороздки… И снова она взяла паузу перед припевом, но теперь она была почти вдвое больше — видимо, ей было непросто совладать с эмоциями… И снова начался внезапный шторм…
Только я своё Настоящее
Обрести не смогу без Тебя,
Для Тебя же я — только препятствие,
Только жалость и слабость твоя!
Голос актрисы рвался всё выше и выше и, достигнув апогея, акме, наибольшей возможной высоты, задрожал, затрепетал, словно раненая птица, томящаяся в клетке… Теперь было уже сложно понять — то ли девушка рыдает, то ли все еще поет…
До свидания, Солнышко нежное!
Не могу я остаться, пойми!
И не принята и не отвергнута,
Ты бы сердце мое отпустил…
С каждым днём непосильней страдания!
С каждым часом всё жарче огонь!
Не могу я сгорать в этом пламени,
Нет уж сил выносить эту боль!
Но, похоже, девушка сумела все-таки совладать с эмоциями, смогла взять себя в руки, и припев прозвучал на этот раз спокойнее, совсем без гнева, будто она говорила: «Не принимай все всерьез, не грусти, все будет хорошо!» И в таком же светлом расположении духа, уже почти не плача, Ольга стала завершать свою песню-исповедь:
До свиданья, Родимый, Любимый мой!
Ты прости, если сможешь, меня!
Не грусти, мой единственный, милый мой
Пощади и себя, и меня…
Я люблю Тебя нежно и трепетно
Как никто на земле никогда
Не любил… Только слов больше нет уже,
Только слёзы, только тоска…
А затем, не выпуская гитары, Ольга встала и, ровно стоя, немного разведя в стороны свои прекрасные оголенные ножки, пропела с предельной твердостью и мощью, несколько более низким голосом, скорее похожим на контральто, чем на меццо-сопрано:
Знай, что я своё Настоящее
Обрести не смогу без Тебя,
Для Тебя же я — только препятствие,
Только жалость и слабость твоя!
Ничего мне не надо, Любимый мой!
Ничего не хочу для себя!
Лишь прошу: оставайся счастливым Ты
Даже если не станет меня…
Последнюю строчку девушка пропела снова печально, тоскливо, протяжно и очень жалобно, будто действительно уже смирилась со своим скорым концом. «У, гадина, на жалость давишь? Ничего не надо? — уже давилась ненавистью Вера, все больше думая о мести и расплате. — Ври больше, тварь! Все хочешь захапать — и мужа, и деньги, и имущество! Конечно, без Ванятки ничего не приобретешь, никакого настоящего и будущего! Ну, мы устроим тебе будущее, узнаешь, как чужих мужей отбивать…»
Когда пение и музыка стихли, а занавес медленно пополз вниз, закрывая своим изумрудно-лазуревым полотнищем и опустевший стул, и почему-то брошенную гитару, зал еще несколько минут безмолствовал — каждый действительно встретился, пусть не на долго и не полностью, с собственной экзистенцией, собственной Самостью, и теперь все вместе, но по одиночке, переваривали те новые чувства, те сложные переживания, которые пробудила в них Звезда Святогорской Оперы… И только после того, как зажегся свет, зрители вяло и почти бесшумно потянулись к выходу…
Вера Сергеевна сначала растворилась в толпе, но, оказавшись на улице, вынырнула из людского потока, предоставив тому право течь к остановкам общественного транспорта, а сама двинулась в обход здания театра к черному входу… Без всякого труда она обнаружила почти прямо у заднего входа родной шестисотый «Мерс» — теперь ей оставалось только ждать, и она готова была ждать час, два, всю ночь, если так будет нужно для получения последнего свидетельства…
Но ждать долго не пришлось — не прошло и получаса, как из дверей появилась знакомая фигура мужа… Уверенным в своей правоте движением, и думать не думая, что с противоположной стороны дороги, банально спрятавшись за деревом, его наблюдает родная жена, Иван Тимофеевич распахнул дверь автомобиля, завел двигатель и тронулся с места…
«Нет, не может быть! Неужели уедет? Один! Без нее!?? Неужели командировка в Свердловск — это правда?» — затрепетали мысли-предположения в голове Веры Сергеевны.
Но нет… Проехав сотню метров, «Мерседес» остановился на краю проезжей части… «Ну, слава Богу!» — облегченно вздохнула Вера…
Ольга появилась из той же двери минут через десять. Девушка была в знакомом откровенно эротичном наряде — босоножки, мини-юбка, только поверх блузки была накинута синяя болоневая курточка… Но Вере Сергеевне этот прикид показался сейчас пошлым и порнографичным… Она представила, как через минуту лапа его кобеляки ляжет на колено этой самки, как полезет к ней под юбку, под трусы… От таких мыслеобразов её едва не стошнило…
