Елена Чудинова - Декабрь без Рождества
…Деревянная каланча 2-й Адмиралтейской части вызвала было у Роман Кирилловича досадливую мысль, что в городе, немало, невзирая на благодетельную воду каналов, страдавшем от пожаров, дело их тушения поставлено из рук вон плохо: уж коли может загореться то, что должно грозить огню… Впрочем, мысль он отбросил как ненужную и вновь выскочил из саней.
Оживленный гул, донесшийся, когда он рванул дверь части, было заставил его скрипнуть зубами.
— Вот так праздник!
— Любо!
— Жалует новый Государь простых служивых!
Польская бочка была и тут, но Сабуров с облегчением выдохнул: веселые голоса и лица были трезвы, а водка не почата. Как раз, когда он вбежал, один из пожарных примеривался, чтоб вышибить круг.
— Кто привез?! — взревел Роман Кириллович. — Задержать мерзавцев!
— Так ведь из дворца же прислали… По случаю праздника, — недовольно возразил брандмейстер.
— Ах, из дворца! Не от губернатора на сей раз, — коротко хохотнул Роман Кириллович.
— Как есть из дворца.
— Затейники… За ногу их!
Случись на месте Сабурова Платон Филиппович, тот задался бы непростым вопросом: кольцо с резным «азом», быть может, еще и способное прийти на помощь, не было известно Домрачеву[48] с его ведомством. Ну кто, в самом деле, мог знать, что оное ведомство понадобится? И что делать, как вынудить к повиновению, как объяснить? Но Роман Кирилловичу всегда покорялись потому, что подобные вопросы вовсе не приходили ему в голову.
Выхватив из козел первый попавшийся топор, Роман шагнул к бочонку столь быстро, что пожарные в испуге шарахнулись по сторонам.
Два взмаха — и водка рекою хлынула на каменный пол.
— Скажите спасибо, дурачье, коли не отрава! Брандмейстер! Запрягать! Семь человек со мной, остальные по другим частям, живо! Опасность пожара! Коли привезут в какую часть водки, хватать каналий на «слово и дело»!
…Конногвардейцы перестраивались на площади. В это же время московцы обнимались с подтянувшимися матросами. Каждый стан мог видеть, что происходит в противном. И все всех вправду видели.
К Николаю Павловичу шел вразвалочку какой-то офицер. Никто толком не понял, откуда он: то ли со стороны карея, то ли нет. Издали бросалась в глаза черная повязка на его лбу.
— Ваше Величество! Государь! — возвысил голос Якубович, когда двое офицеров попытались воспрепятствовать ему подойти.
— Пусть, пропустите, — Николай успокаивающе махнул рукой.
— Государь! — Якубович ощущал спрятанный пистолет, словно тот был органом собственного его тела. Ему даже показалось, что пистолет пульсирует. Эка хорошо стоит, словно к барьеру подтянулся. Пальнуть, что ли? Никаких шансов у Палыча. Так-то оно так, да ведь не один… Убить — легче легкого, а вот уйти… А ну их, он не нанимался, в конце концов, каштаны из огня таскать ради князишки Трубецкого. — Государь! Я был среди них!
— Вот как?
Теперь они глядели друг другу в глаза. Взгляд Якубовича был сердечен и правдив, взгляд Николая — холоден.
— Я был среди них, — повторил Якубович. — Но теперь я не с ними! Я узнал, что они злоумышляют против Вашего Величества.
Фраза вышла глупейшей: ну как, в самом деле, можно выступить с мятежниками, не зная, что они замышляют против Императора? Но глупость смягчила подчеркнутая сердечность, с каковою была произнесена.
— Что ж, коли так, вы свою должность знаете, — сдержанно произнес Николай Павлович, меж тем, как невольное обращение «на вы» словно вычеркивало Якубовича из числа верноподданных. — Если, конечно, не лжете. Как ваше имя?
— Якубович, Государь. Я не лгу, поверьте! — Пистолет перестал дрожать, затих и словно бы отлепился от тела, оставив лишь неудобное ощущение давящего на ребра железа. К чему был весь этот разговор? — Я могу доказать свою преданность! Если Вашему Величеству будет угодно, я пойду туда… Пойду к мятежным, переговорю с ними. Я попытаюсь их убедить сложить оружие!
Якубович вдруг заметил Кавелина, адъютанта Николая Павловича. Взгляд, которым обменялись оба, был далек от всяческой приязни.
— Ну, что же… Сейчас любая попытка не лишняя, покуда есть еще надежда не пролить крови. Ступайте, г-н Якубовский.
— Якубович, — веско поправил кавказец.
— Ступайте.
Якубович двинулся к карею. Было обидно, что Император сбился с его фамилией, смутно и непонятно, для чего все было сказано и предложено, а вместе с тем все ж весело. Кто его знает, сил-то ровно-поровну. Ласковый телятя двух маток сосет, а ему, славному малому, надлежит всегда быть с фортуною. Так что оно выходит и правильно все сделано. А Кавелин что, Кавелин смолчит, самому дороже.
Якубович шел, посвистывая песенку, что последнее время ходила по казармам.
— У кота, у кота,
Колыбелька золота!
А за милой моей,
Дают семь соболей!
Выехали сестры,
Платья у них пестры!
Глава XVIII
— Не могу взять в толк, для чего надобно было переезжать из приличной гостиницы в меблированные комнаты, — недовольно проговорил Ференц Тёкёли, глядя в невысокое окно на непримечательную тихую улицу. — Мы ведь в сей столице ненадолго, да и чье внимание может привлечь приезд частных лиц?
— Как знать, может стечься и такое, что сия улица покажется нам вскоре на диво приятным местом, — усмехнулся его старший товарищ. — Она в стороне от…
— В стороне от чего? — переспросил Тёкёли, не дождавшись.
— Любопытство — не добродетель для каменщика, брат Ференц. Наш брат Рылеев наделен довольно изощренной фантазией. А что вы все позваниваете часами?
— Нервическое, я чаю. Долго нету новостей от нашего изощренно фантастического брата. Уж пора бы… Не догадается ли он, что используем нами втемную?
— Да это теперь и неважно. — Германец, порывшись в карманах, вытащил объемистую золотую бонбоньерку, разукрашенную тонкими арабесками. Потряс, высыпал в ладонь горсть засахаренных гвоздик, глазированных орешков и чернослива. Некоторое время оба молчали: германец лакомился, а венгр, чьи часы теперь не звонили, тем не менее словно прислушивался сквозь карман к их ходу. Он, несомненно, ожидал чего-то и то ли не мог, то ли не хотел этого скрыть.
— Догадки нашего брата Кондратия Рылеева больше не имеют никакого значения, — веско повторил старый масон. — События, ради коих мы подкармливали сотни молодых бездельников, произошли. Вернее сказать — происходят сейчас. Третья попытка, будем надеяться, на сей раз еще более значительная. Да что с вами нынче, брат Ференц, вы как на иголках сидите…
— Скорей уж мне впору подивиться вашему спокойствию, — хмыкнул Тёкёли. — Мы в городе, объятом мятежом, исход коего не решен. По распоряжению вашему я направил русским братьям письмо, чтоб выслали для нас охрану по новому адресу, да только…
Обрывая его слова, кто-то резко постучал три раза в дверь.
— Вот и они уж не замедлили. Нет, брат Ференц! В глубине души и я вовсе не спокоен, я полон нетерпения. Весело ощущать, как отражается твоя сугубая воля в судьбах народов. Что перед этим соблазны сладострастия! Я…
Германец не договорил, поскольку Тёкёли растворил в это мгновение дверь.
Лицо окутанного морозной пылью вошедшего не было видно из-за высоко поднятого ворота шинели.
— Как же нынче холодно! — весело и громко произнес он. — Рад бы я остаться дома, в тепле, да приходится весь день кружить по городу!
— Представьтесь для начала, брат, — веско произнес германец, вновь опрокидывая над своей горстью бонбоньерку.
— Вы неосторожны, смею заметить, — широко улыбнулся гость, расстегивая пуговицы. — Ну как раскрыли бы себя неосторожным обращением к профану? Одно дело произношением своим обнаружить баварца, коим Вы, конечно, являетесь, но вовсе иное — некстати явить в себе каменщика.
— Полно играть в бирюльки, — германец кинул в рот засахаренную фиалку. — Кто из профанов может явиться по этому адресу в этот день?
— Вопрос непростой, — гость, высвободившись из тяжелого одеяния, улыбнулся вновь. — В самом деле, какой профан может к вам пожаловать? Пожалуй, разве что ваш покорный слуга. Не дергайтесь! Вы причастны к кровопролитию, что происходит в городе. Эдак ведь можно не сдержаться, да и бока намять Превосходному Князю Царской Тайны.
— …Откуда?! — выдохнул, как прошипел, старый масон. — Профан не может сего знать! Вы не профан, вы ополоумевший брат, затеявший на свою голову рискованную шутку!
— Я не брат, а отец, да только отец не вашему брату, — холодно ответил гость.
— Вот как… — Побелевший масон все вертел в руках золотую свою коробочку, потихоньку отступая в сторону своего более молодого соратника. Последний же напряженно молчал, не сводя глаз с лица гостя. — Общество Иисуса, здесь, в России…
