Наль Подольский - Возмущение праха
Я не видел ее почти три недели, когда утром позвонил Крот и с ужимками, ставшими уже для меня привычными, объявил, что «почтеннейшая Агриппина вчера вечером, двадцать пятого марта сего года, благополучно разрешилась от бремени и теперь, равно как и новорожденный, пребывает в добром здравии». Простые слова, как, например: «У Полины родился мальчик», он, видно, давно забыл. Сочтя на этом свою миссию полностью выполненной, он и не подумал пригласить меня взглянуть на младенца, как-никак моего сына.
Я сразу же поехал в Институт и, минуя кабинет Крота, направился к помещению, где содержалась Полина с ребенком, и вошел к ней.
— Вообще-то сюда нельзя, — без нажима заметила сидящая в кресле девица, с любопытством скосив на меня глаза. Я в ней узнал лаборантку, которая обихаживала меня в начале минувшего лета — после реанимации Полины, когда я впервые здесь появился.
— Вы позволите пожелать доброго утра, — ответил я не спеша, тоже без нажима, и одновременно осматриваясь, — вам… и всем присутствующим. — Чувствуя, что выражаюсь несколько странно, я тем не менее не мог сейчас заставить свой язык произнести балаганную кличку «почтеннейшая Агриппина».
Полина, накрытая с головой простыней, лежала на раскладном диване, сменившем ранее виденную мной здесь узкую амбулаторную кушетку, а младенец, против моих ожиданий не спеленутый, свободно раскинувшись, спал в своей кроватке; над ним нависал непонятный агрегат с рычагами и пружинами.
Судя по легкому шевелению простыни, Полина не спала.
— Ты, Люся, пойди прогуляться… разомни ноги… кофе попей, — тихий голос Полины казался бесцветным, — если что, почтеннейший Крокодил тебя призовет.
Наемные мелкие служащие в лаборатории орденских кличек не имели, они были исключительной привилегией руководящего состава и потому воспринимались наподобие грамот на дворянство, — девица безропотно повиновалась.
— Подойди к нему… можешь взять на руки.
— Он спит.
— Ничего, не проснется… недавно поел.
— Поел… а кто его… — Я умолк на полуслове, с опозданием осознав бестактность вопроса.
— Вот эта штука, которая над ним, — в ее голосе послышался чуть заметный смешок, и этот слабый намек на улыбку меня обрадовал, — выглядит нелепо, а действует превосходно. Силиконовый сосок ему нравится… если судить по аппетиту… Бери, не бойся.
Полина ошиблась: как только я взял маленькое теплое тельце в руки и осторожно стал поднимать, он проснулся, но не выразил никакого протеста по поводу неожиданного беспокойства. Широко открытые синие глаза очень спокойно смотрели на меня — впрочем, нет, сквозь меня, — и я подивился старческой умудренности этого взгляда. Он сейчас понимал и знал все — что было, что будет, все тайны Вселенной. Скоро это знание будет от него скрыто, он станет просто ребенком и начнет осваивать мир заново, но сейчас он знал все и был мудрее мудрейших.
— Прокопий, — непроизвольно пробормотал я вполголоса.
— Прокопий? — Полина от удивления выпростала голову из-под простыни, но тут же опять натянула ее на лицо. — У тебя в мыслях… и раньше… мелькало иногда это имя. Что оно для тебя значит?
— Так звали его прадеда… Он совсем голенький, а Прокопий по-гречески значит голый, сиречь обнаженный… Ты не думай, я ничего…
— Ты меня подавил эрудицией… Я тоже ничего не имею в виду… Прокопий… звучит смешно и странно. Но если ты… я спорить не стану.
Она говорила по-прежнему тихо, но теперь напряженно и нервно. Должно быть, уже устала.
— Я, наверное, тебя утомил. Попробуй немного поспать. — Я с сожалением положил малыша на место, и он тотчас закрыл глаза.
— Нет, ты не так понял. Подойди ко мне.
Я подошел, и она откинула скрывавшую ее простыню.
Жуть охватила меня, и в уме билась одна только мысль: раз уж я не сумел не выказать своего ужаса, главное теперь — не дать ей заметить, что к ужасу примешивается и отвращение.
На меня смотрело с подушки старушечье сморщенное лицо, и я не к месту успел удивиться, почему ее голова на тонкой морщинистой шее стала такой маленькой: ведь не мог же, в самом деле, съежиться и череп. Но отчего же… отчего отвращение?.. Я заранее ожидал чего-то подобного… да и мало ли в жизни встречалось старух… Может, оттого, что она только что родила?.. Или от воспоминаний о том, что месяца три-четыре назад я с ней еще занимался любовью?.. Нет, пожалуй: эти мысли казались абстрактными и маячили где-то на заднем плане… Наконец я понял, в чем дело: глаза. То, что раньше длилось доли секунд и за эти короткие мгновения успевало внушить страх, теперь прочно утвердилось в ее глазах — вместо зрачков на меня глядели черные дырочки, провалы в темную бесконечность… как у оборотней или пришельцев из космоса, когда они придуриваются людьми.
— Противно? Вижу, противно… Мне и самой противно. — Ее голос, как ни странно, нельзя было назвать старческим, хотя и молодым — тоже.
Я не знал, что ответить: любые слова прозвучали бы наверняка фальшиво, и я предпочел отмолчаться.
— Ладно, не буду тебя изводить. — Она усмехнулась, и эта хорошо мне знакомая скептическая усмешка, в сочетании с морщинами и отсутствием мимики, вызвала новую волну отвращения.
— «Заплатите, надену повязку…» — Она коротко засмеялась, и в кудахчущих звуках ее смеха мне почудилось злорадство.
Она натянула на лицо простыню, и я обрел способность разговаривать, специальным усилием заставив себя обращаться к ней на «ты».
— По-моему, ничего страшного. Одной рекомбинацией больше… ты же сама говорила. Через несколько дней снова станешь обладательницей молодого, упругого тела.
— Может, да… а может, и нет. Не все так просто, как тебе кажется. Не говоря о том, что Виктор не сможет мгновенно подобрать донора.
— Что за проблема? Я готов в любую минуту, и с удовольствием, — предложил я, с неприязнью к себе сознавая, что лгу.
Моя речь, вероятно, была слишком поспешной, и в голосе Полины я уловил иронию:
— Не уверена — это раз. Тебе будет сейчас не до этого — два. И главное, три: один донор второй раз подряд — это очень глубокий инцест, я могу возродиться зверушкой… сиречь уродом. Но все равно спасибо за лестное предложение. — Даже в своем теперешнем состоянии она не могла отказаться от привычки поддразнивать.
— Знаешь ли ты, — продолжила она после паузы и уже без скептических интонаций, — что мы с тобой реализовали на практике древний сюжет северной мифологии? Вот он, в двух словах: бравый герой, богатырь, влюбляется в некую красотку, принцессу или княжну, живущую наложницей у злого волшебника. Герой вступает в борьбу, убивает злодея и получает прекрасную даму в свое полное распоряжение. Но он не учел одного: красотка была похищена много лет назад и по естественному ходу событий ей полагалось бы давно умереть. Ее красота и молодость поддерживались исключительно чарами колдуна, со смертью которого они исчезают. Юная девица на руках у героя в считанные минуты взрослеет, стареет, дряхлеет, умирает и превращается в прах… Похоже, не так ли?
— Быть может… Но для чего ставить себе в пример язычников? Есть более достойные источники. «Когда же Сарра родила Исаака, лет ее было девяносто…» По-моему, эта история гораздо приятнее.
— Оптимистичнее… скажем так. Но, думаю, возраст Сарры преувеличен. Антропология говорит, люди в древности жили меньше, чем мы.
— Что нам антропология: она знает лишь столько, сколько ей дозволено знать. Но постой-ка, при всем твоем скептицизме… хотя ты моложе Сарры, но все-таки… Неужели ты думаешь, Господь не может того, что может твой Крот?
— То, что позволено Кроту, не позволено Юпитеру, — фыркнула она, — прости мой дурацкий каламбур… но теперь я действительно устала. Позови Люсю, пусть покормит ребенка. А ты посмотри, если хочешь.
— Хорошо, — я шагнул к двери, — но прежде, чем она придет: если я могу тебе сейчас что-либо советовать, то советую пройти рекомбинацию как можно скорее.
— Это совет профессионала? — Голос Полины сразу стал настороженным: проницательности она не потеряла.
— Да.
Лаборантка явилась в сопровождении Крота. Небрежно — то есть, по моим понятиям, по-хамски — кивнув мне, он облепил головку Прокопия целой кучей каких-то датчиков и пристроился у компьютера. Люся же щелкнула выключателем аппарата, размещенного над кроваткой, и на нем загорелась зеленая контрольная лампочка, а внизу выдвинулось подобие небольшого серого вымени с двумя длинными сосками.
— Температура корма на ноль-шесть выше нормативной, — проворчал Крот, глядя на экран монитора. Этот старый пакостник так и выразился: «корма».
Полина ничего не сказала, и я тоже не стал вмешиваться, но ее молчание меня неприятно задело.
— Это в пределах допуска, сами, знаете, — огрызнулась девица, протирая соски ватным тампоном, судя по запаху, смоченным спиртом.
