Наль Подольский - Возмущение праха
Я с любопытством взглянул на Полину — она улыбнулась и чуть заметно кивнула: надо думать, в ней заработали те самые включаемые беременностью механизмы, о которых она говорила.
Для меня настало спокойное время. До начала решительных действий оставалось месяца полтора, и я старался заранее подготовиться ко всяким вариантам развития событий.
Прежде всего следовало предусмотреть безопасное убежище для ожидаемого ребенка. Насколько я помнил, Валька Рыжая, медсестра из психушки, тоже собиралась рожать в ближайшее время. Предварительно позвонив из уличного автомата, я нанес ей визит с максимальным соблюдением техники безопасности, чтобы не засветить ее, если Порфирий уже успел установить за мной постоянную слежку. В том, что таковая будет установлена к началу операции по уничтожению «Извращенного действия», я не сомневался.
У Рыжей был вид цветущий. Происходя от сельских родителей, она унаследовала сколько-то хрестоматийного крестьянского здоровья, присущего, если верить книжкам, русской деревне.
— Отлично выглядишь, — я слегка погладил ее по животу, — когда поздравлять можно будет?
— Сейчас скажу точно. — Доставая из кухонного шкафа бутылку и рюмку, она бросила на меня косой любопытный взгляд, но отвечать не торопилась. И только расставив передо мной закуски и дождавшись, когда я выпью, принялась загибать пальцы, беззвучно шевеля губами.
Вот ведь какая сметливая баба — сразу сообразила, что я не просто так спрашиваю.
— Дней через сорок, — вскоре последовал результат вычислений.
Осушив еще одну рюмку молча, чтобы придать вескость последующим словам, я напрямую спросил:
— А как ты насчет того, чтобы покормить еще одного ребеночка, который должен родиться?.. Чтобы здоровья от тебя поднабрался?..
Она остановила на мне, спокойный взгляд, без всякого удивления, но, как мне показалось, выжидательно.
— За хорошие деньги, — поспешил я добавить.
— Да я вроде как не нуждаюсь… — Она оттопырила пухлую нижнюю губу и повела плечом. — А чего это ты устройством детей занялся? У тебя была, помнится, другая профессия.
— Это будет мой ребенок.
— Твой… тогда дело другое. Твоего кормить буду, не сомневайся… А что я с этого буду иметь?
— Я же сказал. Сама знаешь, не обижу.
— Деньги — они и есть деньги. И лишних не бывает, и без лишних прожить можно… А тебя-то я иметь буду?
Эге, да тебе, голубушка, палец в рот не клади…
— Мне сейчас все без надобности. — Она кивнула своему животу и непринужденно продолжила: — Но вот когда рожу, чувствую, буду ужас какая похотливая, — в ее голосе зазвучали мечтательные нотки, — а ты мне тогда понравился. — В завершение своей речи она нахально облизнулась.
Оголенная простота вопроса застала меня врасплох — я выдержал дипломатическую паузу.
— Ладно, там разберемся. — Она налила мне еще стопку водки, полную, точно до кромки. — Так ли, сяк, твоему ребенку отказа не будет… Ну давай, за наших детей.
Перед тем как откланяться, я счел полезным ее предупредить:
— Буду тебе позванивать, а светиться у тебя зря не буду. Чтобы те, кто меня пасут, не нашли сюда дорогу. Ты не беспокойся, ничего страшного нет. Просто у меня сейчас работа серьезная, вот за мной и присматривают.
— Я поняла.
Уже в дверях она спросила:
— Так как тебя называть? Доктор?
— Только так.
— Тогда слушай, Доктор. Я рожать собираюсь у знакомого врача, больница тут рядом. Я его давно знаю. И ежели у тебя с ребенком… насчет документов не все гладко… он сможет оформить, к примеру, мне двойню. Как ты сказал? За хорошие деньги… по-простому — за бабки.
Ох догадлива… слишком догадлива. А может быть, это и к лучшему…
Прощаясь, она крепко прильнула ко мне своими полными губами, и я почувствовал их настойчивую мягкость и возбужденное подрагивание. Похоже, насчет того, что ей сейчас «все без надобности», она слегка приврала.
47. КРОКОДИЛ
Дети — надежда будущего и прошедшего, ибо будущее, т. е. воскрешение, есть обращение прошедшего в настоящее, в действительное.
Николай ФедоровОбеспечив спокойное пристанище своему будущему отпрыску, я старался использовать время вынужденного бездействия для дополнительной проработки мелких деталей предстоящей операции, ибо после ее начала на счету будет не то что каждый час, а каждая минута, и дай Бог, чтобы не каждая секунда. Вместе с компьютерщиком, который в своем заточении успел порядком спиться, я еще раз совершил незаконное вторжение в квартиру аспирантки Щепинского Виолетты, и Фима подменил хранившиеся в памяти ее компьютера программы Щепинского своей собственной продукцией, при беглом просмотре от них совершенно неотличимой. Итак, из пяти копий рабочих, гипнограмм, имевшихся в распоряжении Щепинского, одна, в компьютере его сына, была уничтожена, вторая, у Виолетты, — надлежащим образом искажена, и три, пока еще совершенно благополучные, хранились на дискетах в сейфах лабораторий и служебного кабинета главы «Извращенного действия».
Кобыла и Бугай продолжали на меня работать, хотя были сейчас, собственно, не нужны. Для поддержания тонуса я давал им пустяковые задания, такие, что, если бы кто-то из них вдруг прокололся, у Щепинского бы создалось впечатление, что некто осуществляет долгосрочную аналитическую программу просвечивания его деятельности. В таком случае первое, что придет ему в голову, будет Федеральная прокуратура.
Джеф по-прежнему высматривал и фотографировал всех посетителей «Извращенного действия», а телефонная девочка, проверенная и нанятая Порфирием и не знавшая, ни на кого, ни против кого она работает, отслеживала и записывала все разговоры с телефонов Щепинского, Харченко, Кобылы и Виолетты. Щепинский, как выяснилось, имел свои идиотические представления о конспирации и, опасаясь подслушивания, все наиболее важные звонки делал от Виолетты, поэтому ее телефон был объектом особо тщательного моего попечения.
Мне удалось психологически вжиться в трудовые будни «Извращенного действия», я ощущал себя у них чем-то вроде внештатного сотрудника и мог улавливать не только информацию, которая обсуждалась в открытую, но и то, что, как говорится, «висело в воздухе». В частности, по интонациям, с которыми давались указания о подготовке к сеансам или к приему посетителей, или по тональности доклада о проведенной проверке аппаратуры я мог уже безошибочно судить о степени важности ожидаемой персоны.
Последнее время шла мелкая рыбешка и по части омоложения, и в лаборатории «икс». Рекомбинацию прошли еще двое престарелых бизнесменов, с тугими кошельками, но без громких имен, а покойника для кратковременной реанимации и допроса привезли такого занюханного, что генерал не удосужился заехать даже на короткое время. Я воспринимал это как везение, ибо для реализации моего плана требовалась крупная дичь, и она на любой охоте — редкость. А сейчас — подвернись даже самый крупный зверь, я и тогда бы не начал действовать, и шансы на успех в будущем неизбежно уменьшились бы.
Я сам удивлялся, что заранее так пекусь о безопасности этого ожидаемого ребенка. Детей у меня раньше не было, но желающих родить от меня хватало в прошлом и, наверное, хватит в будущем. А тут ведь еще как знать, что родится, из-за всей ихней черной магии. Я себе иногда говорил: надо плюнуть на них на всех, ничего не дожидаться, закончить работу, получить свои бабки и смыться — но почему-то никак не мог на это решиться. С Полиной-то теперь все было ясно. Женщина преклонного возраста, чуть не старуха, к тому же одуревшая от науки зануда, — ни я ей не нужен, ни она мне. Глядя на нее, я каждый раз удивлялся: неужто она сможет родить? И даже если потом Крот с помощью своего колдовства превратит ее снова в красотку и секс-бомбу, еще неизвестно, захочу ли я с ней трахаться, — ведь я все равно буду знать, что на самом деле она старуха. Впрочем, я старался не слишком морочить себе голову этими загадками: вскоре жизнь должна будет сама расставить все по местам.
48. ПРОКОПИЙ
Чист человек, и мир только в его источнике, в его детстве: детство и есть возвращение к началу.
Николай ФедоровСобытие, которого я ожидал так долго и после которого, по воле Божьей и стечению обстоятельств, должна была измениться как моя жизнь, так и многих других людей, наступило буднично, и его особенное значение никем в Институте не было замечено.
Чувствуя приближение родов, Полина ушла жить в дом своей сестры Анны, объяснив мне, что нуждается в ее женской поддержке. На самом же деле, я думаю, ее переезд имел другую причину — она старела теперь на глазах, с каждым днем, и с виду уже годилась мне не только в матери, но и в бабушки, отчего испытывала некоторую неловкость. Одновременно она утрачивала столь присущую ей энергию и подвижность, расходуя, очевидно, все силы на вынашивание плода. В первые дни она сообщала о своем самочувствии по телефону, а потом перестала это делать.
