Николя Д’Этьен Д’Орв - Тайна Jardin des Plantes
— Поздно, — резко сказал Сильвен. — Можешь ничего больше не говорить.
И, даже не взглянув на нее на прощание, повернулся и быстрыми шагами пошел прочь, в темноту.
Недовольно ворча что-то себе под нос, он почти мгновенно оказался у здания мануфактуры и полностью растворился в его тени — словно зверь, прячущийся, чтобы зализать раны.
— Сильвен, подожди!
Но он был уже далеко.
Жервеза с нежностью подумала: «Мой бедный мальчик!..»
Она вспомнила его детские вспышки гнева — в такие моменты в ее сыне, казалось, пробуждался маленький демон. Однажды он в ярости набросился на двух туристов — только потому, что те, гримасничая, дразнили обезьян в зоопарке.
— Вы не имеете права! — кричал он. — Не имеете права!
Жервеза знала, насколько он чувствителен. Но все равно порой слишком легко вспыхивала и не могла ничего с этим поделать.
«Какая же я идиотка!» — признала про себя хранительница музея, глядя сыну вслед, но уже не в силах различить его в темноте.
— Сильвен, дорогой! Вернись, я… мы…
Но слова застряли у нее в горле.
«Патентованная идиотка, да!»
Чтобы немного успокоиться, она несколько раз глубоко вздохнула, затем снова попыталась вглядеться в темноту. Черт, ничего не видно!..
Тут она осознала, что стоит у подножия «Замка королевы Бланш» — необычного средневекового ансамбля, сильно обветшавшего за множество минувших столетий, мимо которого она всегда проходила по пути в Ботанический сад. Сооружение было странным, нетипичным, словно спроектированным каким-то безумным архитектором. Настоящий замок из старинной сказки, застывший во времени посреди Парижа двадцать первого века. Он даже был обитаем — вот и сейчас в единственном освещенном окне был виден чей-то силуэт. Человек смотрел на улицу, почти прижавшись лбом к стеклу. Вскоре рядом с ним появился другой, немного выше. Он обнял первого и в свою очередь взглянул на улицу.
Видят ли они ее, Жервезу Массон, импозантную блондинку ростом метр восемьдесят? Настоящая валькирия! В свои шестьдесят четыре года почтенная сотрудница Национального музея естественной истории сохранила королевскую осанку, но утратила былую грацию. Высохшая, чуть погрузневшая, она напоминала некогда красивое, но уже начавшее разрушаться и покрываться мхом строение. Одежда не могла смягчить этого впечатления, поскольку гардероб Жервезы состоял в основном из строгих английских костюмов — серых, черных и коричневых. Единственной деталью, нарушавшей эту монохромность, был разноцветный шарф, который она носила летом и зимой; на нем был изображен Ноев ковчег со всеми обитателями.
Сейчас она непроизвольным жестом туже затянула этот шарф, поскольку ощутила смутный страх. Несколько мгновений ей даже казалось, что она больше не в Париже и вообще не в городе, а в глухом лесу, отрезанная от всего остального мира. Это ощущение напомнило ей молодость, когда она, юная натуралистка, с энтузиазмом исследовала тропические джунгли.
За спиной послышался какой-то шорох.
Жервеза вздрогнула и резко обернулась.
Он стоял всего в нескольких сантиметрах от нее.
Сильвен…
Жервеза ощутила на лице дыхание сына и снова вздрогнула.
— Ты… ты прекрасно знаешь, что я этого терпеть не могу! — нервно произнесла она. — Эту твою… игру в индейцев!..
Сильвен снял очки, и лицо его показалось Жервезе непривычным, почти чужим.
— Ты, кажется, хотела мне еще что-то сказать?..
Жервеза бросила взгляд на тень в окне замка, словно ища поддержки.
Потом, переведя дыхание, ответила:
— Да, Сильвен… Прости меня за то, что я сказала по поводу твоей книги… Ты, конечно, имеешь право работать над чем хочешь. Для этого тебе не нужно спрашивать у меня благословения. Ты ведь, в конце концов, уже взрослый, так?
В голосе матери звучала легкая ирония, но именно это парадоксальным образом подействовало на Сильвена умиротворяюще. Он с прежней мягкостью улыбнулся Жервезе:
— Ты права, мама: я уже взрослый.
Хранительница музея не ответила на улыбку и произнесла, на сей раз с прежней твердостью:
— Ну а пока проводи меня до Ботанического сада. Половина фонарей не горит, и я почти ничего не вижу.
В тот же момент Сильвен совершенно естественным, непринужденным жестом мягко взял мать за руку:
— Конечно, мам.
Когда они уже отдалились от «Замка королевы Бланш», к нему с другого конца улицы подъехал полицейский автомобиль и остановился у входа. Когда пятеро полицейских быстро выпрыгнули из него и, словно стая гончих собак, бросились вверх по лестнице, Жервеза и Сильвен уже обогнули здание гобеленовой мануфактуры.
Четверг, 16 мая, 21.53— Он исчез! — рыдает Надя. — Его украли!
— Успокойся, — бормочет Жан, — полиция вот-вот прибудет.
Я, почти так же взвинченная, как и они, включаю изображение с камеры 3. Детская в самом деле пуста! Кроватка на месте, простыни смяты. Окно, выходящее на улицу, широко распахнуто. Если ребенка и впрямь украли, тот, кто это сделал, должен был войти и выйти именно этим путем.
И надо же — я ведь могла все увидеть своими глазами!..
Жан изо всех сил пытается сохранить спокойствие.
— Надя, когда вы вернулись с прогулки, что ты делала? — спрашивает он.
Бедная Надя, запинаясь, говорит:
— Я… я искупала Пьеро… потом… дала ему бутылочку… и уложила его спать…
Жан подходит к распахнутому окну:
— Ты уверена, что окно было закрыто?
Надя пожимает плечами, потом слабо кивает:
— Да… я даже подумала, не открыть ли его… из-за жары… но не стала…
Жан скрещивает руки на груди и оглядывает комнату.
— А это что? — вдруг спрашивает он, неожиданно обнаружив, что ковер на полу весь пропитан водой. И, склоняясь над кроваткой, прибавляет: — Все мокрое!
Он берет в руки бумазейное одеяльце, и создается впечатление, что оно весит целую тонну. Когда Жан выжимает его над полом, вода льется ручьями.
Внезапно Жан и Надя одновременно вздрагивают: слышится сигнал домофона.
— Полиция!
— Лестница «Б», третий этаж[4], — говорит Жан, нажав кнопку домофона. Потом поворачивается к Наде: — Все уладится, вот увидишь.
Она стоит у окна гостиной и, кутаясь в пеньюар, смотрит наружу — на бывшую гобеленовую мануфактуру.
— Все было так хорошо… — со стоном произносит Надя и, отвернувшись от окна, прислоняется спиной к стене рядом с ним.
Затем в комнату входят пятеро полицейских. Все в форме, кроме одного — сутулого мужчины лет пятидесяти в кожаной куртке.
— Комиссар Паразиа, — представляется он, стараясь говорить не таким резким тоном, как, судя по всему, привык. — Вы месье и мадам Шовье?
Надя и Жан смущенно кивают.
— Я искренне сожалею о том, что у вас случилось, и уверяю вас, что мы сделаем все, чтобы вернуть вашего ребенка… Вы позволите осмотреть его комнату? — спрашивает он, в то время как один из его подчиненных ставит на диван небольшой чемоданчик и извлекает оттуда латексные перчатки и какие-то инструменты.
Жан указывает ему комнату. Я снова переключаюсь на изображение с камеры 3.
— Все мокрое насквозь!.. — пораженно шепчет один из копов.
Я включаю второй монитор, чтобы наблюдать за двумя комнатами одновременно.
Комиссар Паразиа остается в гостиной. Он обыскивает каждый уголок с профессиональной дотошностью. Потом, очень медленно, стягивает свою кожаную куртку и вешает ее на спинку стула.
— Мадам?.. — мягко произносит он, подходя к Наде, и сочувственно улыбается.
Глаза Нади полны слез.
Комиссар утешительным жестом кладет руку ей на плечо и делает знак сесть рядом с ним на диван:
— Расскажите, как все произошло…
Надя рассказывает, но ничего ценного не сообщает: пришла с прогулки, уложила ребенка, потом вернулся с работы Жан… Какой-то шорох, пустая детская, открытое окно, мокрый насквозь ковер…
Комиссар записывает показания на цифровой диктофон Olympus LK 673.
Странно, но Паразиа, судя по всему, не удивлен рассказом. При каждой новой подробности он кивает, словно именно это ожидал услышать.
Когда Надя заканчивает рассказ, один из копов просовывает голову в дверь:
— Патрон, вам стоит взглянуть…
— Что такое?
— Там, в детской… — отвечает коп, бросая удивленный взгляд на хозяев квартиры.
Комиссар выходит.
Остальные полицейские собрались в детской; они неотрывно смотрят в потолок.
— Как вы думаете, патрон, что это?
Паразиа несколько мгновений разглядывает потолок, потом издает глухое ворчание.
— Месье Шовье! — говорит он громко.
Едва войдя в детскую, Жан все понимает, и лицо его озаряется надеждой.
— Я и забыл! — восклицает он. И, указывая пальцем прямо на меня, добавляет: — Нужно пойти к ней — может быть, она что-то видела!
