Борис Сухачевский - Конец ордена
— Делать легавым больше нечего!
— Вот и я так думаю, — кивнул Бежевый. — Ладно, пошли ухо твое лечить.
— Да не болит у меня ухо, дяденька, — признался наконец Федька. — Это Минька Прыщ придумал: "Федуло – надуло".
Бежевый сказал:
— Ну и славно… Тогда вот что. Надевай-ка ты опять свое рванье и возвращайся покуда на Сухаревку, а то у меня сегодня еще дела. И – помнишь, что я тебе прежде сказал? Глаз не спускай с этого торговца шариками. Как вы там у себя его называете?
— Чокнутый…
— Чокнутый… — задумчиво повторил Бежевый. И как бы не для Федькиного слуха, а так, в воздух, сказал: – Эх, знали бы кого вы называете так… В общем, — продолжал он, — ты понял меня. Завтра придешь в это же время – там решать будем с твоим дальнейшим житьем-бытьем. А покуда, Федор, переодевайся и ступай.
Эдак – Федором – его, Федулу, называли впервые. Жаль, для Сухаревки что Федор, что Федька – все одно: Федуло – надуло… Однажды он, Федька, рассказ читал – назывался: "Про Гавроша" – вот там были имена!.. Он рассмелел настолько, что спросил Бежевого, у которого у самого фамилий, может, две, а может, и дюжина про запас:
— А можно, дяденька, я не Федором буду?
— Под псевдонимом хочешь работать? — озадачил тот непонятным словцом. — И как желаешь называться?
Федька вспомнил, как звали того, который про Гавроша написал.
— Дяденька, а можно… — спросил он, — можно буду Виктором?
— Что ж, — усмехнулся Бежевый, — Виктором – так Виктором, возражений в сущности не имею. Хорошо еще не сразу – Колобуилом.
Федька не понял:
— Кем?..
Но Бежевый ответил:
— Да нет, это я так, пошутил… Пока что пошутил, — уже более серьезно добавил он (отчего-то не понравилось Федьке это "пока что"). А Бежевый, став опять весел, нахлобучил ему кепку на нос и сказал: – Ну давай, Виктор, дуй на свою Сухаревку!..
…От Бежевого пошел не сразу на Сухаревку, а сперва заглянул в Армянский переулок.
Там уже гудела толпа, обступившая кого-то, распростертого на тротуаре.
— Стакан только выпил; гляжу – мертвый уже! — громко рассказывала женщина в белом халате. — И как он так враз помер, не пойму! Я ему даже сдачу с полусотенной не успела дать!..
Кто-то в форменной фуражке на голове наклонился и вдруг воскликнул:
— Э, да у него в кармане наган!..
Да, ничего тут не скажешь, гладко складывалась у Бежевого эта его цепь!..
Дальше он глазеть не стал и побыстрее дунул к себе на Сухаревку, пока никто не занял на ночь место у его котла.
…А среди ночи вдруг выдернуло из сна холодным страхом. Что если и к нему уже примеривался какой-то своей смертной цепочкой этот Бежевый? Больно он – хоть Федулой, хоть Виктором называй, теперь уж, может, это и без разницы – больно он о Бежевом теперь знал много, а такие знайки долго на свете не живут…
Как он там бишь его назвал? Как-то навроде Колобка… Во, точно: Колобуил! Что если на его языке Колобуил – это и означает покойник?..
До рассвета он больше не смыкал глаз – все казалось цепь на горле затягивается. Сейчас вот воздуха глотнет напоследок – да так, Виктором не успев побывать, ни за что ни про что и помрет…
Но утро настало, а он все не помирал. Подумал, что, глядишь, теперь и до вечера не помрет.
Ошибался, выходит, в Бежевом…
КТО?
…Во всякой смуте душевной умей узреть для себя благо, ибо что еще так обострит всю силу твоего ума"
Из "Катехизиса…"В понедельник Наташа должна была окончательно проснуться не раньше чем к семи вечера. К этому времени Виктору Арнольдовичу, пожалуй, следовало быть возле нее, однако с утра он мог, ни о чем не тревожась, отправляться в свое министерство.
Там, в министерстве, пока секретарша Вероника тщетно пыталась дозвониться до их контрагента в Аргентине, занимавшегося там закупкой баранины, Виктор Арнольдович, сидя в своем кабинете, продумывал новую цепь. Снова она была связана с этим узником под литерой "Ф", когда-то на Сухаревке именовавшимся Чокнутым.
Кто бы в ту пору знал, что так тесно сплетет их жизнь? А если быть более точным, сплетали их смерти – чужие смерти, число которых уже и не подсчитать. И тем не менее, узнай вдруг этот "Ф" о существовании Серебрякова, он вполне мог бы считать его своим ангелом-хранителем, ибо лишь благодаря вмешательствам Хризоила, этим его цепочкам до сих пор оставался жив.
Та цепь, которую Виктор Арнольдович сейчас начинал готовить, представлялась наиболее опасной, поскольку проходила в непосредственной близости от него самого, упираясь своим концом в полковника Недопашного, отца той самой секретарши Вероники, которая сейчас за дверью силилась пробиться в далекую Аргентину. В подобных случаях требовалась особая продуманность каждого звена.
Собственно, первые звенья, те самые, на которых он, Виктор Арнольдович, мог засветиться своим участием, уже были им выкованы.
Это случилось еще на прошлой неделе, когда он пригласил Веронику, наверняка имевшую какие-то далекие планы насчет своего холостяка-начальника, вместе с ее отцом в ресторан. Если бы Недопашный пришел в цивильном костюме, то дело пришлось бы отложить до другого случая, но не зря же Виктор Арнольдович, точно все рассчитав, выбрал именно "Пекин" – в не столь далеком прошлом ресторан для сотрудников НКВД: почти наверняка полковник заявится туда в самом парадном мундире, при погонах. Тут он не ошибся, так оно и произошло.
Дальше от Виктора Арнольдовича потребовался определенный артистизм. Хвастаясь новой паркеровской авторучкой, он невзначай тряхнул ее, и на полковничьей груди оказалась большая чернильная клякса. Переживал так, что даже полковник, явно раздосадованный, его пожалел: да стоит ли? Пустяки, мол. Ах, знал бы он, что мощные клыки уже, по сути. сошлись у него на горле…
Отвезя Веронику с отцом на своей машине домой, Серебряков пообещал, что искупит свою вину: он-де знает одну чудо-химчистку, единственную на всю Москву, где такие пятна выводят без следа, причем сами же потом вычищенную вещь доставят на дом, и, преодолев слабое сопротивление полковника, взял мундир с собой.
Разумеется, мундир он в тот же вечер отчистил сам, и тот уже висел, отутюженный, без единого пятнышка у него дома, в комнате "Синей Бороды".
С этого момента сам он ни в чем не должен был засветиться. Завершить дело предстояло Шерхану, любимому псу полковника.
Эту кавказскую овчарку, размером с теленка, полковник некогда вывез в Москву из карагандинского лагеря, где прежде служил начальником. Пес прошел отличную выучку там, в лагерях, в данном случае смертельную для Недопашного и совершенно необходимую, чтобы стать завершающим звеном в серебряковской цепи. Выучка состояла в том, что пес немедля рвал горло всякому, от кого пахло лагерной вошебойкой, не считаясь с мундирами и погонами. Генерал рассказывал, что как-то зэки, задумав побег, переоделись в где-то ими раздобытую офицерскую форму. Но исподнее бельишко на них было прежнее, зэковское, все с тем же запахом вошебойки. Спокойно прошли себе через пост-контроль, а вот мимо Шерхана – черта-с два! В результате вместо побега – два трупа с разорванными глотками.
Что ж, лучшего убийцу и искать не надо было. Шерхану суждено было стать завершающим звеном цепи. Но еще несколько предшествующих звеньев предстояло соединить самому Виктору Арнольдовичу. Как обычно, он занялся подсчетом, сколько же их всего.
1. Самое простое. Вложить в полковничий мундир его же, Недопашного, носовой платок, пропитанный запахом вошебойки. Платок уже подготовлен надежным человеком в прачечной Бутырской тюрьмы.
2. В 8-20 утра, пока домработница Недопашного выгуливает собаку, должен явиться "посыльный из химчистки" с мундиром. (Такого человека надо еще найти; потом понадобится другая цепь, чтобы избавиться и от него, но то уже будет намного проще.)
3. В 8-30 некто позвонит полковнику с вызовом к начальству на 10 часов. Серебряков был уверен, что по такому случаю Недопашный наденет именно этот свежеотутюженный мундир.
Наконец 4. В 9-00 домработница возвращается с собакой, и Шерхан захлопывает на горле полковника свою пасть.
Но прежде надо было решить еще несколько вопросов. Если обо всем не задуматься наперед, то любая мелочь может стать губительной.
1. Удостовериться, что именно в день "икс" домработница не заболела. Тут достаточно просто позвонить и положить трубку.
2. Продумать, кто будет этот "некто", звонящий полковнику в 8-30 (надо еще, чтобы Недопашный ему поверил), и в зависимости от кандидатуры определиться, как после с этим "нектом" быть.
3. Решить судьбу человека из бутырской прачечной. С одной стороны, человек проверенный и может пригодиться еще не раз… А с другой стороны… С другой – самое слабое звено, ибо знает его, Серебрякова, в лицо…
