Елена Вернер - Верни мои крылья!
Когда телефон ожил снова, Ника поняла, что Римма намерена терзать себя дальше, призвав ее в свидетельницы.
– Подожди, не плачь сразу! – попыталась девушка отрезвить ее.
– Я не плачу. Я скучаю по тебе, – негромко отозвался Кирилл.
Он был так безнадежно далек, словно говорил с другой планеты.
– Кажется, ты беседовала с кем-то еще.
– Да, это звонила… – Ника прикусила язык, прежде чем успела проболтаться. – Подруга.
«Та самая, которую ты бросил, когда ей больше всего нужно было человеческое участие, – хотела добавить она. – Как ты можешь поступать так жестоко?» Ее существо словно раскололось на две части, одна Ника страстно желала бежать навстречу свободному Кириллу, прокачивая по венам любовную анестезию, но вторая не могла примириться с его необъяснимым поступком. Немыслимо, что влюбленная в Кирилла Ника хотела отчитать его за расставание с Риммой, – но она с удивлением поняла, что так оно и есть. На сегодняшний вечер, по крайней мере.
– Ясно…
Она боялась, что Кирилл сейчас начнет спрашивать, как дела, что она делала все это время, – и тогда ей придется если не врать, то хотя бы юлить, обдумывая каждую фразу.
– Я звонил тебе несколько последних дней… Ты не отвечала.
– Да, я была у родителей.
– А, вот оно что. Ладно, неважно. Я помню, что в прошлый раз мы вроде как попрощались, хотя я и не понял почему…
«Ты стал встречаться с Риммой – вот почему. А теперь бросил ее, и что – я запасной аэродром?» Ника молчала.
– Прости, я не отвлеку тебя надолго, у тебя, наверное, куча дел. Просто… мне вдруг захотелось тебя услышать. И – нет, это неправда. То есть мне, конечно, хотелось услышать твой голос, но больше этого мне хотелось бы задать тебе один вопрос. Он важный.
– Я слушаю.
Она вслушивалась так тщательно, что смогла разобрать, как о стенки бокала, позвякивая, бьются кусочки льда. И услышала, как Кирилл делает глоток.
– Скажи. Если кто-то берет на себя обязательства, зная, что не сможет выполнить, – и не выполняет их. Что это?
– Предательство. Не надо было и браться, если заранее знал, как все случится.
Как давно Кирилл обвинял Липатову в предательстве по отношению к Римме? И вот теперь он на месте худрука, а Ника обвинитель. Но, к ее удивлению, Кирилл согласился:
– Правильно. И предатель заслуживает наказания?
– Наказание – слишком серьезное слово…
– Предательство тоже.
– Да-да, – она озадаченно потерла лицо свободной рукой. – В любом случае, он, то есть этот человек, должен понести ответственность. За все свои поступки надо быть готовым ответить, разве нет?
– Это ты мне скажи… – мягко усмехнулся Кирилл.
– Не буду цитировать фразу Экзюпери, все ее знают, но никто не размышляет всерьез. А ведь он был прав.
– Да, был.
Господи, что она делает? Советует ему вернуться к Римме, что же еще! Ох, только не это. Ника зажмурилась, чувствуя, как ко взмокшему виску липнет пластмасса телефонной трубки. И снова сказала не то, чего бы желала:
– Ты сам знаешь. То, как должен поступить. Каждый человек в глубине души носит это знание, о правильных поступках. Надо только иметь смелость признаться себе в этом. Как бы ни было неприятно. Или даже… больно.
Она все-таки это сделала. С детства верила, что нельзя отбивать чужих парней и заглядываться на чужих мужей, и вот, пожалуйста, – сказала правильные слова. Только почему так больно внутри?
И поскольку Кирилл ничего не возразил, она почувствовала, что скоро сломается.
– Прости, я сегодня никудышная подруга. Устала.
– Ты всегда замечательная подруга. Я завидую тому человеку, который будет рядом с тобой.
«Это мог бы быть ты. Но не будешь…» – Вот оно, прощание. Кирилл прощается с ней, сам того не подозревая, – и она это знает.
– Извини за поздний звонок. Ложись спать, я тебя больше не потревожу.
«Нет, тревожь! Не уходи, поговори еще немного», – хотела взмолиться она. Но сглотнула слезы упрямо:
– Да, пора спать. У меня сейчас сложный период, насыщенный. Да и у тебя тоже, – и добавила поспешно, – наверное.
Кирилл утаил невеселый смешок:
– О, ты не представляешь насколько! Но спасибо тебе за то, что развеяла все сомнения. Я всегда знал, что должен делать. В конце концов, это ведь моя мечта.
Ника запоздало нахмурилась. «Какая мечта? Римма? Ты едва ее знаешь!» Но не успела уже переспросить.
– Спокойной ночи, Ника.
– Спокойной ночи, Кирилл.
Потом она все же всплакнула. Обещая себе, что в последний раз плачет из-за Кирилла Мечникова. Хорошего актера, умного человека и любимого мужчины. Замечательная подруга – вот как он ее назвал. А она в ответ фактически посоветовала ему вернуться к Римме, хотя никто не упоминал об этом прямо.
Она уже ненавидела себя за то, что расстреляла собственную надежду. Во имя чего? Разве не подлость уговорить Кирилла вернуться к Римме, если он не чувствует к ней любви? Ради спектакля, ради того, чтобы Римма хорошо сыграла свою роль? Чтобы премьера прошла гладко? Такие мелочи! Ника окончательно запуталась. Хотя, наверное, она уже примерно представляла, как все будет происходить дальше. Кирилл вернется к Римме, та его простит и на волне воодушевления сыграет Елену Троянскую, стремясь заново соблазнить его, а вместе с ним и каждого зрителя. Спектакль пройдет на ура, а с той рекламой, теми усилиями, что были затрачены на его продвижение, еще и прозвучит довольно заметно. Римма расцветет и забудет недавние горести, возвращаясь к статусу примы, Кирилл вспомнит, каково это – смотреть на нее глазами ошалелой влюбленности. В конце концов, кто, как не Римма, ее жгучая южная красота и кочевая кровь, умеет вызывать восхищение! Она ведь почти богиня. А Ника – всего лишь Ника. Вот и Кирилл…
И тут она похолодела. Кирилл назвал ее по имени или ей это только почудилось? Прощаясь, что именно он произнес? «Спокойной ночи, Ника» – или все-таки Вика?
Она уже знала правду, но боялась поверить. Он назвал ее Никой, а значит, он прекрасно осведомлен, что его давняя телефонная собеседница и та девушка, что служит в театре бок о бок с ним, ставит танцы и сидит в кассе, – один и тот же человек. Но он не признался, ничем этого не выдал. Кроме последнего обращения.
И именно в эту минуту, сжимая руками чашку давно остывшего горького чая, Ника внезапно вспомнила то, что давно не давало покоя, волнуя неясными образами и обрывками ускользающих сновидений. Что она была олимпийской богиней. И все остальное.
К утру кровать так и осталась неразобранной, а вопросов по-прежнему было больше, чем ответов. Но еще были подозрения, и это оказалось во сто крат хуже. Они вели ее по сумеречному морю ощущений, подкрепляемые образами из сновидений, которые теперь потянулись один за другим, как нанизанные на нитку бусины. Она не могла точно сказать, что снилось раньше, а что позже, прорвало ли трубы в театре накануне сна о потопе в Атлантиде или сон был вещим. Но она знала, что и явь, и сны – всего лишь лоскутки, которые сшивает происходящая с ней история. И эта история ей важнее, чем все, что когда-либо случалось в ее жизни. Только бы внимательнее вглядеться, ничего не упустить, не забыть, только бы не выскользнули из ее головы эти перепутанные ленты.
Ника лихорадочно вспоминала все, узнанное о Кирилле за время их знакомства. Он – брошенный матерью ребенок, выросший в детдоме. Долгие годы мечта о том, чтобы найти мать, была его путеводной звездой. И он нашел ее – он сам так сказал. Но мать отвергла его, не захотела даже увидеться. И что же, он отступился? В самом первом телефонном разговоре с ним Ника услышала, что его мечта близка к осуществлению. И когда увидела его в театре, то подумала, что это и есть мечта – играть на сцене. И, видит бог, он действительно был хорошим актером. Но так ли сильно он этого хотел? Ведь теперь, по прошествии стольких дней, он все еще говорит, что мечта маячит впереди. Что же это за неудержимое желание? Явно не примирение с Риммой.
Кирилл появился в театре сразу после увольнения Валеры Зуева и слишком естественным образом занял его место. Нике вспомнилось странное утверждение Стародумова, которое в тот вечер, когда подвыпивший актер разоткровенничался, показалось ей сущей бессмыслицей. Будто бы именно Мечников посоветовал Валеру на роль в сериале. Но так ли бессмысленно это было? Что, если Кирилл изначально знал, что в труппу его не примут, пока не освободится место? Что, если он специально подстроил увольнение Зуева?
Ника боялась своих мыслей. Слишком уж это напоминало паранойю. Может быть, ей это только кажется и все подозрения – не больше чем бред ее разбушевавшегося воображения, подстегнутого недавними переживаниями из собственного прошлого… Но остановить поток умозаключений она была не в силах. И снова и снова перед ее взором вставала испуганная, заплаканная Римма Корсакова, которую изводил невидимый враг. Невидимый. «Пожалуйста, пусть он останется невидимым», – молила девушка, но его лицо вырисовывалось все отчетливее.
